Николай Басов - Место отсчета

– Я не совсем понимаю, – сказала Любаня. – Пока не ощущается удушающей силы каких-либо придурков, как ты говоришь…

Ого, подумал Ростик, Любаня и мама перешли на «ты». Огромный прогресс!

– Я и сама не очень понимаю, – призналась мама. – Посмотрим, как будут развиваться события.

– Но я в самом деле пока не ощущаю… – настаивала Любаня.

Она любила, чтобы ей было все ясно. Кроме того, она любила задавать вопросы. Ростик почти забыл об этой ее манере.

– Это – до тех пор, пока их мало, – предположил Ростик, стараясь уяснить идею мамы и для себя. – А когда их будет побольше и они, разумеется, абсолютно не побеспокоятся о том, чтобы их распоряжения как-то сопрягались между собой, тогда… Бр, даже представить противно.

Теперь он, кажется, понял, что его так задело в том совещании, на котором он присутствовал утром. Отстраненное, чрезмерно холодное отношение ко всему, о чем там говорилось. И неумение признать, что почти любую проблему, стоящую перед городом, можно решить без чиновного вмешательства.

– Но ведь без управления – анархия! Или я чего-то не понимаю?

– Нам кажется, что это так. Но так ли это? – спросил Ростик.

– Ты говорил о лодке, – подсказала мама, отбирая у него пустую кружку.

– Верно. Потом нужно искать океан, строить флот, торговый прежде всего. Придумывать какую-то замену парусам, ведь ветры здесь не ахти, а расстояния, как сами понимаете, существенно больше, чем на Земле.

– Ты моряком хочешь стать? – удивилась Любаня. – А я считала, что глобтроттеры только по твердой суше бродят.

– На лодках много товаров не увезешь. А на кораблях…

– А пурпурные увезли. И немало. Кроме того, есть другой вариант – может, лодки нужно делать побольше?

Любаня хитренько так улыбнулась ему, Ростик не удержался и дернул ее за подбородок. Так часто делал отец, когда он был поменьше. Этого Любаня не знала, но все равно улыбнулась от удовольствия.

Мама поднялась, чтобы отнести грязную посуду на кухню.

– Как я понимаю, ты собрался стать торговцем?

– Нет, я хочу только прокладывать пути, договариваться с соседями, устанавливать условия безопасного контакта.

– Договариваться? – преувеличенно удивилась мама. – Какой из тебя договорщик? С Любаней не можешь, а туда же!

– Что значит – не могу?

– Ну, и как назовете, если все обговорено? – бросила мама через плечо, уходя на кухню.

Ростик почувствовал, что стул уходит из-под него. Потому покрепче вцепился в стол и попытался выправить положение:

– Это правда?

– Она медик, – засмеялась Любаня, – не может ошибаться.

– Значит, правда.

– Правда, – подтвердила она.

Ростик встал, на все еще нетвердых ногах подошел к окну, выглянул. До завтрашнего утра непроглядная темень легла на их землю, на их город. Так бывало каждые двадцать часов, в этом не было ничего необычного. Но Ростику показалось, это не совсем обычная ночь. В ней ощущалось рождение новой жизни, нового разума, человеческого сознания и человеческой души. Но рожденной уже здесь, в мире Полдневья.

– А теща знает? Вы ей сказали? – он и сам не мог бы объяснить, почему так спросил.

Может быть, ему показалось, чем больше людей об этом узнает, тем легче это получится? И с Любаней, и с тем существом, которое теперь жило в ней.

– Да всем уже рассказали, все в курсе, – сказала, возвращаясь, мама. Она несла чайник и заварку. Компот или не компот, но вечерний ужин должен заканчиваться свежим чаем. – Ты последний узнал.

Любаня с интересом, но и с заметным опасением следила за Ростиком. Наконец спросила:

– Ты… доволен?

Ростик сел перед ней на пол, положил руку на живот. От удовольствия и наслаждения Любаня прямо засветилась. Мама лишь головой покачала. Потом села, налила себе чашку, попробовала. Дотянулась до ванночки с водой, над которой в трех державках горели лучины. Поменяла две из них на новые. Стало светлее и, конечно, уютнее.

– Мой тоже узнал, когда я на третьем месяце была, – почти заговорщически пояснила она Любане.

И что это за манера у женщин, словно они что-то такое особенное знают, подумал Ростик. И ведь ни возраст, ни приличия в этом ничуть их не сдерживают. Вот я тут сижу, а ей и невдомек, что мне может быть неудобно.

– Он полярник, – пояснил Ростик, избегая прошедшего времени. Да это было бы и неправильно, ведь он где-то, по всей видимости, жил, продолжал жить. – Вернулся из экспедиции, а маманя ему бу-бух – новость! И никакого снисхождения, что у него работа такая.

– У всех у вас работа такая, – проворчала мама.

– Верно, и ты такой же. Посмотри на мать, – встрепенулась Любаня, – на ней лица нет, а тебя все где-то носит.

– Да как же вы не понимаете, нам тут нужно обустраиваться. Следовательно…

– Да все мы понимаем, – усмехнулась мама и налила себе вторую чашечку чаю. – Просто ворчим, потому что вас, – она произнесла это со значением, – всегда почему-то нет дома.

– Вот и обидно, – докончила Любаня. – Кажется, что мог бы кто-то другой…

– Нет, что ты! – вступила мама. – Это же оскорбление рода Гриневых, если кто-то другой заберется туда, куда и медведи не ходят, раньше чем эти… – она фыркнула, – глобтроттеры!

Ростик только головой покрутил. Здорово у них получалось.

– Ну, спелись, подружки.

Мама и Любаня посмотрели друг на друга и расхохотались, да так, что стол затрясся, одна из лучин выпала из своей вилки и упала в корытце с водой. Ростик запалил еще одну лучину. Дай ему сейчас волю, он бы факел запалил, чтобы получше видеть эти два самых родных лица в мире.

Отсмеялись, посерьезнели. К тому же откуда-то издалека, из темноты вдруг долетел высокий собачий вой. Панцирные шакалы, подумал Ростик. Да, скорее всего они, собак в городе осталось так мало, что они и голос подать боятся.

– Все правильно, – произнесла мама. – Нам нужно обустроиться, как ты сказал. Иначе ему, – она кивнула на живот Любани, – будет плохо.

– Теперь у нас есть лодки. Изумительные летающие лодки. – Они помолчали, и Ростик добавил: – К тому же, мне кажется, ими наверняка не кончится.

– Опять предвиденье? – тревожно спросила мама, ох, и не любила она его приступы.

– Нет, просто предположение. И ожидание всяких новых… заварушек.

– Разве последней не достаточно? – спросила Любаня.

Ростик улыбнулся ей и со всей доступной ему убежденностью проговорил:

– То ли еще будет!