– Попробуйте объяснить это человеку, чья жизнь отдана спорту без остатка, – растерялся Яношев.
– Но зачем? – спокойно спросил Торгвальд. – Это пусть он мне растолкует прелесть своего занятия.
Григорий замолчал, сбитый с толку. Как объяснить, что это – стремление к победе, желание стать сильнее, лучше, совершеннее, преодолеть установленные природой границы и превзойти невозможное? Что это – необходимость завтра прыгнуть выше, пробежать быстрее, поднять тяжелее, чем с таким трудом смог сегодня? Как рассказать о том, чем он жил и яростно горел до травмы? Как описать то, чего после нее лишился?
И все же он попытался. Он говорил о людях, приносящих спорту невероятные жертвы. Об их отказе от обычной жизни, о фанатичной целеустремленности. О судьбах тех, кто отдал спорту всего себя. О неизбежных травмах, о краткости спортивной карьеры. Об удивительном счастье спортсмена, о его радостях, недоступных остальным, и о его Звездном Часе. Об испорченных связках и износившихся сухожилиях. Он пытался объяснить, что движет людьми, которым с детства ломают тела на гимнастических брусьях и которых в двадцать пять лет вышвыривают из спорта, как безнадежных стариков. Он размышлял и сам поражался той невероятной цене, которую готовы платить эти люди. Вспоминал об изношенном сердце тяжелоатлета и сломанных ребрах хоккеиста. И о планке, что с каждым днем поднимается выше.
– Это все не просто так, – говорил он.
Торгвальд Лютенсвен слушал горячую речь Яношева внимательно, но, казалось, она совсем не убедила его.
– А вот вам мой прогноз. Что творится сейчас – лишь предвестие необратимых изменений. Спорт как состязание, соревнование духа и воли, к которому вы относитесь с таким трепетом, – исчезнет. Интерес к подобному гаснет уже сейчас. Я не говорю, плохо или хорошо это. Зрелищность привлекает бóльший интерес. Сами знаете, какие виды спорта все больше популярны. Более зрелищные. Думаю, через пару лет непопулярные виды исчезнут – сперва из программ крупных соревнований, потом – вовсе. Появятся новые – что-то вроде тех развлекательных шоу, которыми нас потчуют сейчас. Из разряда когда футболисты играют в костюмах жирафов и, помимо своей основной цели – загнать в ворота мяч, вынуждены уворачиваться от выпущенных на поле разъяренных быков. Скорее всего, участие в подобном будут принимать не спортсмены, а различные популярные люди. Спорт станет предметом развлекательных шоу. Появится множество новых видов и подвидов. Зрелищных, красочных.
– Но это не то, – сказал Яношев. – Спорт должен быть больше профессиональным, упор же только на зрелищность снижает результаты. Я не могу представить себе профессионала по бегу в жирафьих костюмах, отдающему этому занятию годы тренировок.
– Подождите с годами, – поморщился Торгвальд. – Эти шоу лишь первая ступень, а за ней будет и вторая. Спорт окончательно умрет, когда ликвидируют естественность человеческого тела, когда в результате достижений киборгизации и генной инженерии исчезнет одинаковость людей как природных или там божьих созданий.
«Он предпочитает высокие технологии», – вспомнил Яношев слова Дзай Бацу. Какого черта тогда согласился встретиться?
– Кое-что мы, кстати, видим уже сейчас, – продолжал Торгвальд Лютенсвен, – например, я знаю, что результаты спортсмена в некой форме могут зависеть от его экипировки. Это костюмы из материалов, уменьшающих трение и тому подобное. А скоро станут возможны хирургические операции – например, укорочение костей рук или удлинение костей ног, в общем, изменение тела – то самое изменение, кстати, которого спортсмен сейчас вынужден добиваться годами! Думаю, и к стероидам со временем отнесутся лояльно, к тому же химия не стоит на месте и шаг за шагом производит все лучшие, совершенные допинги, которые тела людей принимают с восторгом! Деваться будет некуда…
«Уже некуда».
– …Итак, когда успехи науки уничтожат нынешнюю трудозатратность достижений, когда наука сделает их получаемыми путем прямой перестройки организма на генном или тканевом уровнях – спорт просто-напросто вынужден будет спрятать бессмысленность за зрелищностью. Ну, и, конечно, будут созданы новые его виды, применимые к новым возможностям, но будет ли то спорт в вашем понимании?
Яношев улыбнулся.
– Но спорт уже эволюционировал… Беда в том, что он требует новых условий…
– Я не вижу места спорту в будущем. Хорошо, пусть даже Большому спорту, – отрезал Торгвальд.
Зря я пришел к нему, безнадежно подумал Яношев.
– Но зачем тогда вы согласились встретиться со мной? – спросил он вяло.
– Вас рекомендовал Дзай Бацу, – сказал Торгвальд. – И я понял, речь идет не только о спорте, но и об Олимпиаде. Ее будущее довольно тревожно, а у нашей компании есть кое-какие интересы в Сочи, разумеется, финансовые, и немалые. К тому же не каждый день встречаешь предложение спасти столь грандиозное для кого-то мероприятие. Мне стало любопытно. Пока я ждал вас, даже посмотрел ваше последнее выступление. Эффектно, согласен, и я искренне сожалею, что ваша спортивная карьера окончилась именно так. Но вы меня не убедили, к тому же я так и не понял, каким образом я смог бы разрешить ваш конфликт с ВАА. Наша компания не занимается производством новых стероидов. К тому же я не был знаком с людьми, о которых вы мне сейчас рассказывали. Теми, кто льет пот на тренировках и мечтает о медалях настолько сильно, что приносит такие крупные жертвы. Может, таких людей вовсе нет? Кончились? Простите, если обижу, но ведь вы в некотором смысле уже выпали из обоймы?
Торгвальд Лютенсвен встал, показывая, что разговор кончен.
«Проиграл, проиграл, проиграл…»
– Вы сказали, никогда не видели таких людей, – сказал Яношев. Он чувствовал себя уничтоженным. – Позвольте, я покажу вам одного. Это не займет много времени и ни к чему вас не обяжет. Просто больно знать, что есть люди, которые… У вас найдется час, чтобы посетить мой зал? Вы только посмотрите на часть тренировки одного из моих учеников.
Торгвальд задумался. Он не показывал виду, но ему было жалко Яношева. А все из-за чего? Из-за страшного бездумного увлечения, сродни карабканью по горам, «покорению» вершин…
– Хорошо, – сказал он. – Только прямо сейчас. И закончим на этом.
Лишь из уважения к Дзай Бацу, подумал Лютенсвен. Никакого любопытства он не испытывал.
Покажу ему Эрмата, решил Григорий. Он немедленно позвонил воспитаннику.
– Срочно в зал, – сказал он.
Эрмат застонал. Вчера они снова пользовались заклинанием.
«Скажу, что еще болею. Интересно, зачем я ему? Наверное, будет ругаться».
Торгвальд Лютенсвен усмехнулся, когда увидел Эрмата.
