Джудит Тарр - Солнечные стрелы

То есть в гарем? уточнила она. В одну кучу с остальными? Милая перспектива.

Не мели чепухи. Его ладонь легла на ее плечо. Она не отстранилась. Это вселило в него надежду, хотя лицо ее оставалось каменным.

Вэньи, клянусь могилой отца, я не касался ни одной женщины кроме тебя.

Тогда ты совершенный дурак! Она вывернулась из-под его руки. Я не unws тебя больше, Эсториан. Что я должна предпринять, чтобы убедить тебя в этом?

Нечто большее, чем пустые слова, сказал он. Твой язык произносит ужасные вещи. Но твое тело все еще любит меня. Почему ты не хочешь прислушаться к нему? Он расправил плечи. Лицо его посуровело.

Я больше не хочу жить в Золотом дворце. Мы возвратимся в Керуварион, и все у нас будет, как прежде. И когда твое Странствие закончится, ты подаришь мне сына. Даже моя мать не сможет воспротивиться этому.

Послушай меня, сказала она. Твое тело кое-что говорит и мне. Оно говорит, что ты не веришь своим словам, хотя очень хочешь в них верить. На деле же ты просто хочешь подмять меня под себя и получить удовольствие. Но ты не получишь его, нет. Между нами все кончено.

Ох, сказал он, заклинаю тебя, Вэньи, опомнись. Я ведь люблю тебя.

Конечно, любишь, усмехнулась она. Так любишь, что не хочешь оставить меня в покое, и вползаешь ко мне в постель, и насилуешь меня so время сна.

Насилую? Слова застревали в гортани. Это насилие? Ради тысячи асанианских богов, надеюсь, в твоей жизни не произойдет ничего ужаснее того, что ты называешь насилием! Она вспыхнула, потом побледнела как мел и села, кипя ненавистью. Ему хотелось ударить ее. Ему хотелось зарыться в ее ладони и выплакать в них все свое горе.

Зачем? закричал он. Зачем ты ведешь себя так?

Затем, что так нужно. Проклятие ее спокойствию, ее жестокости. Проклятие.

Забирай своего соглядатая и уходи.

Нет, сказал он. Его пальцы сжимались и разжимались. Только с тобой.

Тогда тебе придется взять меня силой, потому что я этого не желаю.

Тупица, упрямица, ослиная голова! Он перевел дыхание. Вэньи! Умоляю! Во имя Неб...

Даже во имя твоей империи нет!

С каких это пор тебя беспокоит состояние моей империи?

С тех самых, как ты перестал о чем-либо думать, кроме удовлетворения своей похоти.

Бог, сказал он, и богиня! Годри умер, Вэньи. У меня никого не осталось. Я пришел за тобой.

Чтобы наорать на меня, в надежде что это подействует. Но я знаю кричишь не ты. Кричит твоя распаленная плоть. Так что ж? У тебя ведь есть целый гарем для таких нужд. Зачем тебе я?

Я люблю тебя!

Если ты меня действительно любишь, ты должен уйти. И никогда не возвращаться.

Но почему? Она повернулась к нему спиной. Он с размаху ударился в стену, выросшую внутри ее сущности. Его сила сплющилась и опала, мягкая, дряблая, не годная ни на что. Стены. Они обступили его и сдавили, предупреждая, что сопротивление бесполезно. Вспышка холодного гнева вырвалась из глубины его существа. Отныне все будет только так, как захочет он. И никак иначе.

Ну хорошо, сказал он спокойно и тихо. Я больше не потревожу вас. Я больше никогда вас не потревожу, мадам. Он вежливо поклонился, хотя она не могла видеть его поклона, усмехнулся и оставил эту ненавидящую его женщину в одиночестве, которого она так страстно желала.

ГЛАВА 26

Корусан ничего не сказал по поводу разыгравшейся почти на его глазах ссоры. Не последовал он за своим господином и в гарем, чем немало его удивил. Миновав конюшню, оленеец просто исчез в сумраке галереи. Эсториан прошествовал через дворик для верховой езды и углубился в лабиринт пустынных коридоров, где только эхо угрюмо приветствовало его шаги. Он помедлил возле дверей, за которыми бросил свою стражу. Если с Вэньи покончено, то что теперь заставляет его хранить ей верность? Он отворил одну дверь, потом другую. Каждую из них сторожили полусонные евнухи, они почтительно склонялись перед ним. Конечно, подумал он, сейчас несколько поздновато, но в конце концов это его гарем. Здесь должны властвовать только его капризы. Каждый разумный человек скажет, что это так. Потом вокруг него зашелестело разноцветное, обдающее нежными ароматами облако. Хороший гарем должен угадывать желания своего повелителя. Девушки не спали и, казалось, ожидали его, собравшись в просторной, увешанной гобеленами гостиной. Все девять. Самая юная из них дремала, разметав желтые локоны, на коленях Зианы. Никто не спрашивал его, откуда он пришел и почему выглядит так странно. Он сам знал, что его вид оставляет желать лучшего. Костюм гвардейца, каменное лицо, челюсти, сжатые до ломоты в скулах. Одна или все сразу, раздумывал он. Нет, малышка Шайя, твоя очередь еще не пришла. И твоя, высокомерная Элия, и твоя, Миана, и твоя, сладкоголосая Кания, а также Игалла, Ушаннин и Юзия. Девушки знали, что идет выбор. Напряжение в комнате стало почти осязаемым. Он переходил от красавицы к красавице, говорил им ласковые слова и целовал каждую в бровь. Элия похолодела как мрамор, ресницы Игаллы затрепетали, Миана чуть не грохнулась в обморок. Зиана подставила губы сама. Полные, розовозолотистые, они пахли медом. Последней была Галия. Она, казалось, знала, что он поступит именно так, но, когда он подошел к ней, отстранилась, знаком указывая на сестру. Остальные девушки тоже смотрели на Зиану. Он наклонился и подхватил Галию на руки. Она так изумилась, что потеряла дар речи. Он перенес ее во внутренние покои, плотно прикрыл ногой дверь, потом осторожно усадил девушку на высокое ложе. Только тогда она смогла разлепить пересохшие губы.

Милорд, вы не хотите меня.

Ты и вправду так думаешь? Вопрос прозвучал резко, может быть, чуточку обиженно. Она ответила ему единственно доступным сейчас способом: обвила вокруг его шеи гибкие золотистые ручки и потянула того, кто не хочет ее, в постель.

Чудесно! Прекрасно! Прелестно!.. Он улыбался, вслушиваясь в ее бормотание. Умение носить одежды было возведено асанианами в ранг искусства. Но еще большим искусством здесь считалось умение разоблачаться и разоблачать. Галие пришлось повозиться с его дорожным плащом. Потом она сняла с него брюки, стащила рубашку и нижние клетчатые штаны. Он мурлыкал как кот под ее ласками. Она удивляла его и веселила. Она поглаживала его мускулы, ерошила волосы, пускала пальчики в косматую мглу бороды. Она совсем не походила на Вэньи. В ней удивительным образом сочетались целомудрие и искушенность. Казалось, она великолепно понимала, как нужно действовать, чтобы доставить мужчине наибольшее удовольствие, но чувствовалось, что эти действия ей самой были в новинку. Она очаровывала и изумляла. Гнев его не растаял, но словно спрятался в глубине существа. Ее отвага питалась пылкостью, ее движениями руководил инстинкт.