— На этот раз такого не будет. Оно простояло слишком долго. Но твои мысли могут начать путаться.
— Если так, то я снова могу закричать, и кто-нибудь позовет Келовара открыть дверь…
Мгновение жрец смотрел на дверь оценивающим взглядом опытного солдата, затем его взгляд потух, и он отвернулся от Эйрис, будто не хотел, чтобы та видела, что отразилось в его глазах. Затем жрец снова повернулся к ней и протянул лекарство. Эйрис выпила. Все закружилось у нее перед глазами, мозг затуманился, но боли она не почувствовала.
И все же, когда Эйрис пришла в себя, губы у нее были искусаны до крови, а в глазах стояли слезы.
— Я? Я… не?.. — Эйрис что-то хотела спросить, но не смогла — лекарство все еще действовало. Не могла она и вспомнить, что хотела спросить и почему спрашивала.
— Нет. Нет, ты не кричала, успокойся. Подожди, мне надо перевязать тебе ногу. — Жрец занялся перевязкой, а женщина наблюдала за ним так, словно нога принадлежала не ей, а кому-то другому. Это было странное ощущение.
Она чувствовала себя самой собой и одновременно кем-то другим, понимала, что так действует наркотик.
— Теперь я буду ходить как и раньше? — спросила Эйрис отстраненно, как будто речь шла не о ней.
— Когда нога заживет.
— Дахар…
— Тебя не тошнит?
— Нет, — Эйрис вдруг рассмеялась звонко, как девочка. Это показалось ей странным, и она нахмурилась, потом засмеялась снова.
— Все в порядке, не беспокойся. А нога действительно заживет?
— Да.
— Почему ты пришел вправлять ее?
Дахар не ответил. Лицо его снова превратилось в маску, на которой были написаны усталость и горечь.
— Ты пришел, потому что думал — я пострадала из-за тебя. Из-за того, что ты придумал это Соглашение Кридогов и двое джелийцев напали на меня. — Эйрис слышала свой голос издалека, и понимала, что это говорит наркотик, что без него она никогда не смогла бы сказать правду — Это Келовар тебе обо всем рассказал? — спросил он.
— Нет. Я уже сказала тебе, что мы расстались. Я сама обо всем догадалась. Возле Стены. Они изгнали тебя, да? Из Джелы?
Жрец поднялся и направился к двери. И услышал слова, которые она проговорила ему вслед:
— Но ты пришел помочь мне не только поэтому. Нет, Дахар. Ты совершил над собой насилие, чтобы прийти сюда? Ты рисковал жизнью, чтобы помочь делизийке. Ты пришел, потому что я — делизийка. Ты нарочно нанес себе эту рану.
* * *
Дахар повернулся и посмотрел на женщину в упор.
— Да, — продолжала она, слегка улыбаясь и все еще находясь под воздействием наркотика, — ты хотел помочь делизийке. У нас, стеклодувов, говорят, что, «когда печь слишком горяча, она ищет малейшую трещину». Ты когда-нибудь слышал это? Нет, конечно, нет. Ты никогда не работал со стеклом. Эмбри спросила меня, что это значит. Она тогда делала синюю бутыль… — Что она говорит? Эмбри… При имени дочери у нее закружилась голова, но она продолжала говорить точно в бреду. — Ни разу в Эр-Фроу я не произнесла этого имени… Никогда…
— Кто это — Эмбри? — мягко спросил Дахар.
— Моя дочь, — Эйрис закрыла глаза. — Моя дочь… в Делизии.
Мгновение он молчал.
— Почему ты оставила ее там?
— Мне пришлось. Меня изгнали из города.
— Почему?
— Я сделала фигуру из стекла. Двойная спираль синяя с красным. Двойная спираль джелийских жрецов-легионеров Его рука замерла под ее ладонью. Головокружение и усталость навалились на Эйрис, и она закрыла глаза.
— Я сделала ее потому, то это было красиво. Не потому, что это джелийский символ, а просто оттого, что это красиво. Красиво. Тебе это не кажется смешным, Дахар? Красота целительной эмблемы жрецов-легионеров изгнала меня из Делизии в Эр-Фроу, где изгнанный жрец-легионер рискует жизнью, чтобы вылечить меня, потому что я делизийка.
— Я пришел не потому, что ты делизийка, — сказал Дахар.
— Нет, — возразила Эйрис. — Потому.
Дахар взглянул вниз, на ее правую руку, лежавшую у него на запястье. За минувшие десятициклы красные шрамы на ее большом пальце побелели и превратились в тонкие длинные полоски уплотненной кожи.
— Да, — наконец произнес Дахар. — Потому.
Эйрис вдруг почувствовала себя замерзающей и потерянной. От нескрываемой печали в его голосе ее гнев прошел, но боль все еще пульсировала в ноге.
— Я ошибся. Ты не делизийка, — вдруг проговорил жрец.
Эйрис не поняла его и нахмурилась.
— Ты больше не делизийка. Делизия изгнала тебя. Они не смогли понять, что такое твоя скульптура, они не могут понять, что такое наука гедов — и Джела тоже не может И Джела тоже.
Взгляд Дахара скользнул по комнате, и он словно впервые увидел здесь оборудование гедов — провода, элементы, призмы. Он взял в руки обогревающее устройство.
— Что это?
— Устройство для тепла. Очень пригодится охотникам в вельде или детям, родившимся в Третьеночь.
Эйрис наблюдала, как он разглядывает ее изобретение.
— Это Гракс сказал тебе, как сделать устройство?
— Нет. Но я использовала то, что он показывал в Доме Обучения.
Жрец положил устройство на место и жестко произнес:
— Ты понимаешь, что геды могут дать Кому? Не игрушки, не оружие, не драгоценности — науку! То, о чем мы никогда не думали, то, о чем мы даже и не мечтали… Почему остальные люди не могут понять это? Белазир, Калид, Исхак — они вовсе не дураки, так почему же они не понимают? Все, что мы знаем и умеем, Делизия или Джела — неважно, не может сравниться с тем, что знают и умеют геды. За все годы на нашей планете не произошло ничего более важного, чем появление гедов. Ничего! Это Эр-Фроу. Это… — Его голос задрожал и вдруг осекся. Эйрис услышала нотку неуверенности и поняла, что Дахар тоже сомневается в гедах. Он преклоняется перед знаниями чужаков с благоговением, похожим на отчаяние, сознавая могущество их науки, которая могла захватить, потрясти и опустошить человеческий разум с силой землетрясения, всколыхнувшего застоявшееся болото. За это землетрясение он мог заплатить любую цену — он, который привык думать не о цене, а о чести.
Но, несмотря на все это, землетрясение выбило у него из-под ног привычную почву, и ему пришлось призвать всю свою волю, чтобы устоять, хотя он прекрасно понимал, что скоро под ногами появится новая плодородная земля, на которой, однако, не окажется убежища. И некому будет поддержать его.
Эйрис ценила мужество Дахара. Но ее тронуло именно то, что он колеблется, — это значило, что жрецу тоже было страшно. Он ясно видел пропасть, которая лежала между знаниями гедов и навыками жреца, но, несмотря на это, не отвернулся от знаний. Пропасть эта не сделала его безжалостным, как Келовара, не сломала, как СуСу, не заставила, подобно Кариму, отмахнуться от гедийской науки, как от чепухи. Дахар все видел и все понимал, осознал весь ужас того, что увидел и понял, но ни от чего не захотел отказаться. И в этом его поступке Эйрис почувствовала ум и мужество, которых она не встречала ни в ком в Эр-Фроу.
