Диггер ударил ногой прямо по узловатым ноздрям не в меру суетливой твари. Морда дрогнула, но убираться назад не спешила. Наоборот — трехпалые лапы, увенчанные когтями, пробили мусор, закрепились, вытягивая тяжелое тело.
Перехватив автомат, Ариец выстрелил в упор. Пули легли кучно — шрапнелью разлетелись по сторонам осколки черепа, секли мусор, сгустками липли к сапогам. Лапы обезглавленной твари еще скребли, пытаясь то ли утянуть в воду то, что осталось, то ли наоборот — вытолкнуть тело на остров.
Ариец обернулся, проверяя, куда делся спасенный, и не поверил своим глазам. Он удивился бы меньше, увидев на куче мусора светлого, как солнечный день ангела. Хотя, какие ангелы? Подземка — вотчина других сил. Так что, делая скидку на обстоятельства, появление рогатого с хвостом, поразило бы Арийца меньше.
Девушка сидела, обхватив себя за плечи. Белое, тонкое лицо хранило воспоминание боли, последнего вздоха. Хрупкая, беззащитная, она дрожала, не отрывая от диггера огромных, утопающих в синих тенях глаз. За ее спиной поток воды, словно справившись с возложенной на себя задачей, стал ослабевать. Иссяк и затих.
Ариец не верил в эту тишину так же, как не верил в появление живой Примы. Скорее всего случилось худшее — он сошел с ума. Вот в это как раз верилось легко.
Диггер осторожно шагнул вперед, надеясь, что как только он коснется девушки, все вернется на круги своя. Зрительная галлюцинация — это одно дело, а…
— Ариец, — синие губы разжались. — Ты опять мой ангел-хранитель.
…а слуховая — другое дело.
Прима протянула руку. Ариец сорвал с себя перчатку и когда их ладони встретились, ему вдруг стало легко. И спокойно.
— Я схожу с ума, — вслух сказал он и улыбнулся. Потому что такое сумасшествие ему даже понравилось.
— Нет. Ты не сходишь с ума, — она притянула его к себе и заставила сесть рядом. — Я жива. Так бывает.
— Так не бывает. Но мне все равно.
— Я жива. Ты скоро сам все поймешь. Просто я умею долго не дышать. И сердце мое может долго не биться.
— Пробитое пулей…
— Получается что так, Сережа. Тебя же Сергей зовут?
— Звали.
— Зовут. А меня Марина.
— Хороший… сон, — Ариец завладел ее рукой. — Мне нравится. Жаль, что я не смог сказать тебе этого раньше… Знаешь, я никогда не встречал девушки, похожей на тебя.
— Я тоже…
— Я… Не уходи больше.
— Не уйду, — она улыбнулась. Близко-близко огромные глаза, в которых стремительно таяли зрачки.
Ариец не сдержался. От наплыва чувств он прижал ее к себе, стиснул. До боли. Ее боли.
— Мне больно, — голос ее прервался и Ариец разжал объятия.
— Странный сон, — он криво усмехнулся. — Тебе не должно быть больно.
— Думаешь? — она снова улыбнулась. — Посмотри, — рванула ворот куртки, обнажая рану, затянутую тонкой розовой кожей.
Ариец поднял руку, осторожно коснулся пальцем шрама.
— Это не сон, — задумчиво, не веря сам себе, сказал он. Просто ему безумно, до боли в груди вдруг захотелось произнести эти слова и отказать себе он не смог.
— Нет.
— Ты жива, — еще два слова, на которые напросился утвердительный тон.
— Я жива, Ариец. Скоро будет очень много таких, как я. Очень много. Может, только они и выживут. Те, кто прошел анабиоз.
— Анабиоз? Сказка покойного Дикаря.
— Это не сказка, — она взяла его руку и поднесла к лицу. Прижалась губами.
Ариец сидел тихо-тихо, боясь дышать.
— Те, кого родили методом щадящей беременности… они другие. Люди? Я не знаю, — она говорила, прижимаясь щекой к его руке.
— А ты?
— Человек ли я? Не знаю. Она… по крайней мере, человеком меня посчитала.
— Кто — она?
— Потом. Я расскажу тебе все потом. Мне очень нужна твоя помощь. Мы должны остановить ее… их.
— Мне тоже очень нужна… ты, — он отнял руку, притянул девушку к себе и коснулся губами щеки. — Нам не выбраться отсюда, Прима, — тихо сказал ей на ухо.
— Почему?
— Твари в воде. До камня не добраться.
— Я люблю тебя, Сережа, — просто сказала она. Повернулась, глубоко вздохнула и выпила его поцелуй до дна…
Хлопнул выстрел. Ариец вскочил, проехавшись по свалке. Стиснул с руках оружие, готовый убивать, рвать на части любого, посягнувшего на то, что дороже реальности. Взгляд его, не теряя надежды, перебегал с груды пластиковых обломков на гнилую ветошь, добрался до воды и повернул назад.
После короткого сна сознание раздвоилось. На одной чаше весов покоилось желание убедиться в том, что ничего не происходило и рассудок его остался неизменным. На другой — нисколько не отклоняясь от равенства, дразнила надеждой нереальность воскрешения девушки. И что с того, что эта вера как в допинге нуждалась в помутнении сознания?
Мусорная свалка была пуста. Пустота тревожным набатом отозвалась в душе и все расставила на свои места.
Да. Так и должно быть. Оставшаяся жизнь на острове будет складываться из кратковременных — и все длиннее — приступов шизофрении. Хорошо бы, чтобы действующим лицом по-прежнему оставалась Прима.
Когда Ариец перевел взгляд дальше, это было как продолжение сна. Он увидел странную картину. Так бывает во сне, когда происходят вещи, на которые никто не может дать ответа.
Луч его фонаря нащупал стройную фигуру девушки. Только стояла она на другом берегу, у самой стены.
— Прима… Прима!
Девушка не обернулась. Она шла по тропе прочь. Делом всей жизни — рукописью, брошенной в камин — вдруг занялись огнем и мысли о сумасшествии, и раздумья о скорой смерти. Вся реальность, сколько ее оставалось вокруг, да и та, что существовала лишь в голове, вдруг сосредоточилась на крохотной, удаляющейся фигурке.
— Прима! Не уходи!! — крикнул он.
Девушка уходила. Она то появлялась, то исчезала, а потом и вовсе потерялась среди камней.
ПРИМА
Выход нашелся. То, что поначалу девушка приняла за тела мерзких созданий, скользящих в верхнем слое воды, оказалось сваями, вбитыми в котлован. Другое дело — как ей удалось их разглядеть.
Прима сидела на дырявом пластиковом ящике, смотрела в воду и увидела дно котлована и ряды свай. И не удивилась. Приняла как должное, в дополнение к тем свойствам, принять которые она оказалась не готова. Будто вдруг, как в какой-нибудь виртуальной игрухе, ей удалось включить "режим бога" и увидеть все, что скрыто программой от рядового геймера. Темнота перестала быть темнотой. И оказалось — нет ничего сложного в том, чтобы различить все оттенки черного.
Вершителем человеческих судеб, головой черта, надменно выставившим из воды два крутых, обломанных рога, высился валун. И дорожка в ад готова — чернота бездны, поделенная на бетонные квадраты. Шаг. И еще один. Всего восемь отрезков, каждый из которых вмещает целую жизнь. И смерть. В силах ли человека, пройти по ним, ни разу не оступившись?
