«И в самом деле все в порядке, — уверял он себя. — Ружье осталось цело. Запасной магазин и нож были приторочены к поясу, мешочек с рокахомини — в кармане. Недостает лишь фляги. Фляги и огня».
— Придется укрыться где-нибудь на ночь, — сказал Дункан. — Здесь неподалеку крикуны.
Ему не нравились ни собственные подозрения, ни то, что его сердце начали покалывать иглы страха. Он постарался избавиться от этих мыслей, выкинуть из головы, но они остались, лишь спрятались поглубже.
— Там колючие кусты, господин. Мы можем заползти в чащу. Крикуны нас не отыщут.
Путешествие сквозь колючки оказалось пыткой, но они все-таки проделали его.
— Крикуны и ты — табу, — сказал Дункан. — Почему ты их боишься?
— Я больше боюсь за тебя, господин. И немножко за себя. Крикуны могут забыть. Они могут не узнать меня, а потом будет поздно. Тут безопасней.
— Согласен.
Крикуны подошли к кустарнику и топотали вокруг. Они фыркали и пытались пробиться сквозь колючки, но в конце концов убрались восвояси.
Утром Дункан с Сипаром поднялись по склону, карабкаясь по громадной груде камней и земли, завалившей их лагерь. Пройдя по ложбине, прорезанной лавиной, они добрались до того места, откуда начался обвал.
Здесь они нашли углубление, в котором раньше лежал большой валун. Земля со стороны обрыва была подрыта, так что достаточно было одного толчка, чтобы валун покатился вниз, к костру.
А вокруг было множество следов Циты!
Теперь это была уже не просто охота. Нож был приставлен к горлу. Убить или быть убитым, останавливаться поздно. Игра кончилась, и нельзя было ждать милости.
— Ну что ж, — сказал Дункан. — Мне это нравится.
Он провел ладонью по стволу ружья, который сверкнул под полуденным солнцем. «Лишь один выстрел, — молил он. — Дайте мне хоть один раз выстрелить. На этот раз я не промахнусь. На этот раз она не отделается тремя клочками шерсти в траве, чтобы поиздеваться надо мной».
Он прищурился, вглядываясь в колеблющееся марево над рекой, Сипар примостился у воды. Через некоторое время он поднялся, подбежал к Дункану и сказал:
— Она переплыла реку. Она шла вброд, а потом плыла.
— Ты уверен? Может, она просто зашла в воду, чтобы мы искали ее на том берегу, а потом вернулась сюда.
Он взглянул на пурпурно-зеленую стену деревьев на том берегу. В лесу будет во сто крат труднее.
— Можно посмотреть, — сказал Сипар.
— Хорошо. Иди вниз по течению. А я поднимусь вверх.
Через час они вернулись обратно, не обнаружив никаких следов. Почти не осталось сомнений, что Цита перебралась через реку.
Они стояли бок о бок и смотрели на лес.
— Господин, мы ушли далеко. Ты смелый, раз ты охотишься на Циту. Ты не боишься смерти.
— Страх смерти — это для детей. Об этом и речи быть не может. Я не собираюсь умирать.
Они вошли в воду. Дно медленно понижалось, и проплыть пришлось не больше ста ярдов.
Они выбрались на берег и легли у воды, чтобы передохнуть.
Дункан оглянулся в ту сторону, откуда они пришли. Обрыв казался отсюда темно-синей полоской на фоне выцветшего голубого неба. В двух днях пути оттуда лежат ферма и плантация вуа, но кажется, что до них куда дальше. Они были затеряны во времени и пространстве и принадлежали другому существованию, другому миру.
Дункану казалось, что вся предыдущая жизнь потускнела, позабылась, потеряла связность. Как будто значимым был только этот момент, как будто все мгновения жизни, все минуты и часы, все вдохи, выдохи и удары сердца, и сон, и пробуждение вели к этому часу, к этой реке, к мгновению, когда ружье его слилось с рукой, когда он был охвачен жаждой убийства.
Наконец Сипар поднялся и пошел вдоль воды. Дункан сел и смотрел ему вслед.
«Ведь он вконец перепуган и все же остался со мной, — думал Дункан. — У костра в первую ночь он сказал, что останется со мной до самой смерти, и он верен своей клятве. Как трудно разобраться в чувствах этих существ, как трудно понять, что за мысли, что за ростки эмоций, что за законы морали, что за смесь веры и надежды заполняют их души и руководят их существованием.
Ведь как просто было бы Сипару потерять след и сказать, что он не может его найти. Да и с самого начала он мог отказаться идти выслеживать зверя, но он шел, хоть и боялся. Никто не требовал от него преданности и верности, а он был предан и верен. Но верен кому? Дункану — пришельцу, чужому? Верен себе самому? Или, может быть — хоть это и казалось невероятным, — верен Ците?
Что думает Сипар обо мне, или, точнее, что я думаю о Сипаре? Что нас может объединить? Или же нам, хоть мы оба и гуманоиды, суждено навсегда остаться чужими?»
Он держал ружье на коленях и поглаживал, нежил его, превращая в часть самого себя, в орудие смерти и выражение своей непреклонной решимости найти и убить Циту.
«Дайте мне еще один шанс, — твердил он, — одну секунду, меньше секунды, чтобы успеть прицелиться. Это все, что я хочу, в чем нуждаюсь, все, что прошу».
И тогда он сможет вернуться в дни, оставшиеся позади — к ферме и полям, к туманной иной жизни, с которой он столь загадочно расстался, но которая со временем вновь станет реальной и наполнится смыслом.
Вернулся Сипар.
— Я нашел след. Дункан встал.
— Хорошо.
Они ушли от реки и углубились в лес. Жара безжалостно обволокла их, она была куда тяжелее, чем у реки — словно горячее мокрое одеяло опустилось на тело.
След был четок и прям. Цита, очевидно, решила идти вперед, не прибегая больше к уловкам. Может быть, она думает, что преследователи потеряют время у реки, и желает увеличить расстояние между ней и охотниками. «Может быть, ей нужно время, чтобы подготовить новую подлую ловушку», — размышлял Дункан.
Сипар остановился и подождал, пока Дункан настигнет его.
— Где твой нож, господин?
— Зачем тебе? — заколебался Дункан.
— У меня колючка в подошве, — ответил проводник. — Мне нужно ее вытащить.
Дункан вытащил нож из-за пояса и бросил Сипару. Тот поймал его на лету.
Глядя прямо в глаза Дункану, чуть заметно улыбаясь, Сипар перерезал себе горло.
Придется возвращаться. Он знал это. Без проводника он бессилен. Все шансы на стороне Циты — если, конечно, они не были на ее стороне с самого начала.
Циту нельзя убить? Нельзя, потому что она достаточно разумна, чтобы справиться с неожиданностями? Нельзя, потому что, если надо, она может сделать лук и стрелу, пусть очень примитивные? Нельзя убить, потому что она может прибегнуть к тактическим уловкам, например сбросить ночью камень на своих врагов? Нельзя убить, потому что местный проводник с радостью воткнет себе в горло нож, чтобы ее защитить?
