— Тебе известно, что сейчас двое из твоего племени сидят в комнате у моей дочери? — в сердцах выпалил я.
— Да, конечно, — спокойно ответил он. — Они к ней ходят каждый день. А разве это плохо?
— Она их учит словам людей.
— Ты говорил, некоторые люди могут стать нам врагами. Нам непременно надо понимать человеческие слова, тогда будет легче защищаться.
Он протянул руку и откуда-то из-за ствола, из потаенного уголка вытащил на свет божий… номер сан-францисской “Кроникл”! Я остолбенел.
— Мы это достаем из ящика перед твоим домом, — чуть виновато сказал он.
И разостлал газету на земле. Я увидел дату — газета была вчерашняя. Вождь сказал гордо:
— От тех двоих, которые ходят к тебе в дом, я тоже выучился человеческим словам. Я почти все здесь могу “прочитать”, как говорят люди.
Я стоял и смотрел на него, разинув рот. Как теперь поправить дело, чтобы не пропала моя великолепная шутка? Покажется ли правдоподобным, что планерята, слушая и наблюдая людей, выучились человеческому языку? Или с ними подружился человек и научил их?
Да, так: хочешь не хочешь, а надо отказаться от безвестности. Моя семья обнаружила колонию планерят на нашем ранчо, и мы научили их говорить по-человечьи. Буду держаться правды.
Вождь повел длинной тонкой рукой над листом газеты.
— Люди опасные. Если мы отсюда уйдем, они застрелят нас из своих ружей.
Я поспешил его успокоить:
— Этого не будет. Когда люди узнают про вас, они вас не тронут. — Я сказал это очень внушительно, однако в душе впервые усомнился: пожалуй, для планерят все это далеко не шутка. И все-таки продолжал: — Сейчас же отошли семьи подальше друг от друга. Сам со своей семьей оставайся тут, чтоб нам не потерять связь, а другие пускай переселяются.
Он покачал головой.
— Нам нельзя уйти из этих лесов. Люди нас застрелят. — Он поднялся и в упор посмотрел на меня огромными круглыми глазами ночной птицы. — Может быть, ты нам не друг. Может быть, ты нам говорил неправду. Почему ты говоришь, что нам надо уйти из безопасного места?
— Вам будет лучше. Там будет больше дичи.
Он все смотрел мне прямо в глаза.
— Там будут люди. Один уже застрелил одного из нас. Мы его простили, и теперь мы с ним друзья. Но один из нас умер.
Я был ошеломлен.
— Вы подружились еще с одним человеком?!
Вождь кивнул и показал в конец лощины:
— Сегодня он там, в гостях у другой семьи.
— Идем!
Порой он с разбегу поднимался в воздух и планировал, но даже несмотря на эти короткие перелеты не поспевал за мной. То крупно шагая, то переходя на рысь, я держался впереди. Я тяжело дышал — и от усталости и от тревоги: кто знает, как повернется разговор с этим незнакомцем…
За поворотом ручья, у костра, на котором готовили еду, сидел на траве мой сын, играл с крохотным крылатым детенышем и разговаривал со взрослым планеренком. Пока я подходил ближе, сын подбросил детеныша в воздух. Крылышки расправились и малыш плавно опустился на подставленные ладони.
Между тем мой мальчик говорил стоящему рядом планеренку:
— Нет, я уверен, что вы не со звезд. Чем больше думаю, тем больше уверен, что это мой отец…
— Что ты тут болтаешь? — заорал я у него за спиной.
Взрослый планеренок подскочил на добрых два фута. Сын медленно повернул голову и посмотрел на меня. Потом передал детеныша планеренку и встал.
— Нечего тебе здесь околачиваться! — кипятился я.
Несколькими словами сомнения он погубил весь богатый запас планерятских легенд.
Он отряхнул прилипшие к штанам травинки и выпрямился. И посмотрел на меня так, что я мигом остыл.
— Папа, вчера я убил одного такого человечка. Я охотился, и принял его за ястреба, и застрелил его. Если б ты рассказал мне про них, я бы его не убил.
Я не смел посмотреть ему в лицо. Опустил голову и уставился на траву. У меня горели щеки.
— Вождь говорит, ты настаиваешь, чтобы они поскорее переселились от нас. Ты, видно, думаешь здорово над всеми подшутить, так, что ли?
Я услышал, как подошел вождь и молча остановился позади меня.
Сын сказал тихо:
— По-моему, не слишком удачная шутка, папа. Он так кричал, когда я в него попал…
В траве чернела, шевелилась оживленная муравьиная дорога. Мне почудилось — небо наполнил странный гулкий звон. Наконец я поднял голову и посмотрел на сына.
— Пойдем, мальчик. Я отвезу тебя домой, в машине обо всем поговорим.
— Я лучше пройдусь.
Он слабо махнул рукой планеренку, с которым разговаривал до моего прихода, потом вождю, Перескочил через ручей и скрылся в дубраве.
Планеренок с малышом на руках таращил на меня глаза. Где-то в дальнем конце лощины каркала ворона. На вождя я не посмотрел. Круто повернулся, прошел мимо него и один зашагал к своему джипу.
Дома я откупорил бутылку пива и уселся на террасе ждать сына. Жена прошла из сада в дом с охапкой срезанных цветов, но не заговорила со мной. На ходу она отрывисто щелкала ножницами.
Над террасой проплыл планеренок и нырнул в окно дочкиной комнаты. Через минуту он мотнулся обратно. И сейчас же за ним выпрыгнули из окна два планеренка, которых я видел у дочки днем. Легко набирая высоту, все трое плавно повернули к востоку, я смотрел им вслед, и нехорошо, смутно было у меня на душе.
Когда я, наконец, отхлебнул пива, оно было уже теплое. Я отставил его прочь. Немного погодя на террасу выбежала дочка.
— Папочка, мои планерята улетели. Мы даже не досмотрели телевизор, и они попрощались. И сказали, что мы больше не увидимся. Это ты их прогнал?
— Нет. Я не прогонял.
Она посмотрела на меня горящими глазами. Нижняя губа надулась и дрожала, точно розовая слезинка.
— Это ты, папа, ты!
И, громко топая, она с плачем убежала в дом.
О господи! За один день я умудрился стать убийцей и лгуном.
Уже вечерело, когда вернулся сын. Заслышав в доме знакомые шаги, я его окликнул, он вышел и остановился передо мной. Я поднялся.
— Прости меня, сын. Мне так горько то, что с тобой случилось — никакими словами не скажешь. Твоей вины тут нет, я один виноват. Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь забыть, каково тебе было, когда ты увидел, кого подстрелил. Сам не понимаю, как я не подумал, что может стрястись такая беда. Чересчур увлекся, хотел поразить весь мир — и вот…
Я замолчал на полуслове. Больше говорить было нечего.
— Ты собираешься выставить их с вашего ранчо? — спросил он.
Я растерянно уставился на него.
— После того, что случилось?
— Слушай, пап, а что же ты станешь с ними делать?
— Вот я сейчас пытаюсь решить. Не знаю, что для них будет лучше. — Я взглянул на часы. — Пойдем-ка поговорим с вождем.
