– Время всего лишь физическая величина, – сказал Мишкин отец. – Субстанция загадочная и непостижимая. Строго говоря, как определил старик Эйнштейн, никакого времени нет, а есть единое пространство-время.
– А что вы думаете о возможности путешествий по времени?
– Малонаучная фантастика, – вынес вердикт Мишкин отец. – В противном случае можно было изменять прошлое, а это привело бы физическую картину мира ко множеству неустранимых парадоксов.
– Почему не представить, что и время каким-то образом зависит от человека?
– Что вы имеете в виду?
– Еще древние греки разделяли время на хронос и кайрос. Хронос – это то время, на фоне которого и происходят все физические события, природные процессы. Собственно, его учитывает современная физика в своих уравнениях. Кайрос… гм, его, скорее всего, можно назвать временем человека. Оно течет совершенно по иным законам, нежели хронос.
– А, вы про субъективное время! – махнул рукой Мишкин отец. – Вот только не надо протаскивать в физическую картину мира еще и субъективность, а то мы до многого дойдем.
В общем, в тот вечер мы с Мишкой больше ничего толком не разузнали. Спор Мишкиного отца и Николая Николаевича ушел в такие дебри физики и математики, куда нам хода не было.
– Что ты думаешь про этот самый кайрос? – спросил Мишка, но я, погруженный в печальные мысли, только пожал плечами.
Город лежал на груди пустыни, как огромная драгоценность. Он сверкал и переливался, и даже когда солнце поднималось в зенит, блеск его огней легко соперничал с тусклым светилом.
Муравей давно не видел ничего подобного. Забравшись на самую высокую дюну, он несколько дней просидел на ней неподвижно, наблюдая за Городом, который жил странной, непонятной ему жизнью.
За то время, что Муравей провел в странствиях, он повидал немало мест, где жили и работали люди – иногда по привычке воспроизводя жизнь, какую они имели до обретения Вечности, иногда воплощая идею, которой, однако, не хватало жизнеспособности, дабы тягаться с бессмертными в длительности своего существования.
Города на дне морском. Стеклянные города. Города, парящие в небесах. Что от них осталось? Вот эта пустыня, сотканная из измельченного стекла, крошечных механизмов, которые продолжали потихоньку работать, наполняя тишину безветрия мелодичными переливами.
Этот Город Муравей про себя назвал Городом мастеров. В нем не жили, в нем творили. Создавали нечто ему, Муравью, пока непонятное. Наконец, набравшись храбрости, он спустился с дюны и вошел в Город.
– Мельмот? – переспросил невообразимо древний робот в информационной будке. – Как же, как же. Помню такого. Один из основателей нашего Города. Дай Вечность памяти, один миллион сто двадцать три тысячи лет тому назад…
– Где я могу его найти? – Муравей перебил робота.
Робот, похожий на библейского патриарха, задумчиво огладил длинную бороду:
– Там.
Муравей взглянул туда, куда указывал робот. Солнце зашло, но небо сверкало множеством разноцветных шаров.
– Он одним из первых шагнул к звездам, – пояснил робот. – Чем может занять себя Вечный? Только вечным познанием бесконечности.
– Либо вечной погоней, – пробормотал Муравей. – Где я могу записаться в космонавты?
7. Ключ без права передачи
На следующий день Мишка вновь заявился ни свет ни заря. Сунул мне под нос синий томик Герберта Уэллса:
– Он – путешественник во времени!
– Кто? – я продолжал зевать. Чертовски хотелось поспать еще, но от Мишки разве отвяжешься? Как любила цитировать наша училка по английскому: «Уж коль втемяшилась в башку какая блажь, то и колом оттудова не выбьешь».
– Николай Николаевич! Ты почитай, почитай.
Я открыл томик. «Машина времени».
– Я читал, Мишка. У тебя же и брал. Ну и что? Хочешь сказать, что у него в комнате стоит машина времени, похожая на мотоцикл?
– Не я это сказал! – воскликнул Мишка. – Но такая же идея пришла и мне в голову, понимаешь? Я всю ночь читал Уэллса.
– Одинаковые мысли – не критерий истины, – выдал я, как мне показалось, остроумный афоризм.
– Тогда проверим, – сказал Мишка и достал из кармана ключи. – Сегодня утром Николая Николаевича увезли в больницу на «Скорой помощи». Отец сказал, у него то ли воспаление легких, то ли грипп какой-то сильный. В общем, ключи он отцу отдал, а я позаимствовал. – Мишка заговорщицки подмигнул.
– Ты с ума сошел. – Я сунул ему Уэллса обратно. – Иди домой и положи ключи откуда взял, пока не засекли.
Мишка напустил на себя до того безразличный вид, что я немедленно понял: никакие ключи он возвращать не собирался. И в квартиру Николая Николаевича обязательно проберется.
И еще я понял.
Я пойду с ним.
Потому как Мишку одного отпускать нельзя. Потому как слишком много мы с ним каши съели. Потому как друзей не бросают. И вообще. Мне до ужаса хотелось, чтобы Мишка оказался прав и в квартире Николая Николаевича мы бы нашли машину времени.
Но когда мы спустились на этаж, то у квартиры нового соседа нас поджидал неожиданный сюрприз.
– Здравствуйте, мальчики, – сказала Таня. – Вы случайно не знаете, где Николай Николаевич?
Какая же она красивая, мелькнула у меня мало уместная для данного случая мысль. Таня была в прозрачном плащике, по которому еще стекали капли дождя. В одной руке – белая сумочка, в другой – сверток.
– Ты что здесь делаешь? – хмуро буркнул Мишка.
– Фи! – Таня поджала губки. – Не твое дело, мальчик.
Мишка надулся. И я ощутил – сейчас разразится скандал.
– Нет его, заболел, – сказал Мишка, а я кивнул, подтверждая слова друга.
– Что же вы сами здесь делаете? – прозорливо поинтересовалась Таня.
И Мишка сглупил. Надо было сказать: мимо проходили, на улицу гулять пошли, но он ляпнул:
– Он ключи дал, чтобы мы цветы полили.
– И рыбок покормили, – не удержался я. Врать, так уж заодно.
– Вот и хорошо, – сказала Таня. – Тогда вместе и покормим.
Мишка открыл было рот, чтобы возразить, но Таня показала пакет:
– Николай Николаевич как раз просил меня купить для его рыбок корм и занести ему домой.
– Ты всем покупки носишь? – буркнул Мишка, но понятно, что он сдался.
Таня ничего не ответила, лишь покачивала на руке обернутый бумагой и шпагатом сверток. И выражение на ее лице было… было… В общем, победа осталась за ней.
Ключ повернулся в замке, и мы вошли. Дверь оказалась двойной. Пока Мишка возился со второй, я оглядел лестницу, словно преступник, – нет ли свидетелей нашего вторжения, и захлопнул входную дверь. На мгновение воцарилась кромешная тьма, Таня ойкнула, но Мишка тут же распахнул вторую дверь, и мы вывалились в длинный коридор.
