И ударил свет, а вослед за светом я увидел сквозь серебряную паутину русокудрого мальчонку и за ним в ослепительной голубизне дрожал и рвался из его ручонок полосатый воздушный змей.
— Дедушка, ты Черномор? — спросил мальчонка. — Это ты таскал Руслана над лесами и морями?
Я лежал в полусфере, голова утопала среди серебряных нитей. То были мои, мои седые волосы до плеч, моя седая, разметавшаяся по груди борода.
— Отменный у тебя змей. Сам смастерил? — проскрипел я.
— Знамо дело, сам. Бумага, клей, ножницы. Но запомни: ножницы маленьким детям в руки брать нельзя.
Воспитательница не велит, — обстоятельно поясняло дитя.
— Ножницы с собой?
Он закивал головенкой и опасливо вложил их мне в руку. Я сел в полусфере, кое-как обкорнал седые пряди.
Налетевший ветер подхватил серебряный комок, поволок по лужайке, как перекати-поле.
— Чериоморья борода! Черноморья борода! — распевал счастливый повелитель змея.
— Слушай, малец, где здесь поблизости озеро или ручей? Хотя бы лужа… — сказал я вставая и сошел с того, на чем возвратился домой. На моих глазах полусфера сжалась до размеров подсолнуха или арбуза.
По мере уменьшения над нею сперва прояснился синеватый купол, но сразу же затянулся изнутри тума- ном.
— Здорово ты колдуешь, Черномор, — восхитился златокудрый. — Озеро за теми вон кустиками. Озеренок, озерный детеныш.
— Пошли поглядим, — сказал я и поднял из травы невесомую полусферу. — Давай, поведу змея.
— Ты страшный. Змей испугается и улетит.
Из синевы озерца на меня воззрился глубокий старик. Так вот что они имели в виду, намекая на энергию, которая во мне. Я расплатился за возвращение временем. Засеребрились снега на горе небес, потому что небыстро поворачивают зеркало братья на голубой звезде…
— Гляди, Черномор, на мне такой же костюм, как твой, — потрогал меня за пояс малец. — Теперь много дядей и тетей носят такие.
— Какие такие?
— В каком улетел на Индру самый великий астронавт. Иван Пересветов. Ты его случайно не знал?.. Когда дядя Ваня вернется с Индры, я буду старик, как ты.
И борода такая же будет. А он прилетит молодой.
Не веришь, что ль?
— Когда улетел Пересветов? — быстро спросил я и с трудом проглотил ком в горле.
— За три лета, как меня принесли аисты. В аистином платке.
Змей трепетал, дрожал, метался в небе, силящемся отделиться и улететь от Земли.
— Тебя небось дома обыскались, — сказал я.
— У меня нет дома, — вздохнул он. — Живу в детском дворце. В той вон роще, на бугре. Нас там тридцать восемь мальчишек и девчонок. Вся наша родня погибла на Плутоне. Целый город погиб в ураган. Но детей спасли.
Я посмотрел в его отчаянно синие глаза и вдруг понял, даже не понял, как бы вспомнил, что знаю о нем все.
— Алексей, я твой прадедушка. Хочешь со мною жить? С прадедушкой Иваном?
— Хочу, — улыбнулся он. — Жаль, воспитательница не разрешит.
— Таисия Сергеевна? Разрешит, не бойся.
— Если ты взаправду мой прадедушка, а не Черномор, то почему ты не умер? — засомневался Алексей.
— Потому что прадедушки редко умирают. Хочешь, отпустим змея? И смастерим другого. В три раза больше. И летать он будет без ниток. Отпустим?
И змей улетел.
Расплатившись снегами на горе небес, я кое-что приобрел взамен. Ребенка, которого я учу читать карту звездного неба, собирать травы в горах, пускать встречь ветра змеев без ниток. Приобрел возможность предугадывать ход событий — обычно за день, за два, но если сосредоточиться, то и за больший срок. Одно мне поначалу досаждало: мгновенно, помимо своей воли, сосчитываю все, что вижу. И даже чего подчас не вижу, а чувствую или предчувствую, например, опадающие листья в вечерней роще. И еще кое-что приобрел, но этому я постараюсь выучить только Алексея, который сейчас спит и видит во сне, как Сивка-Бурка задевает копытом золотые струны в чудесном саду…
Как жить дальше Колумбу, вернувшемуся ни с чем?
Явиться в Академию наук? Засмеют. Единственное доказательство в моих руках — это полусфера, где я усилием памяти показываю Алексею живые картины из любых эпох. Даже если академики не засмеют, то уж полусферы я лишусь навеки, а что такое волшебник без волшебной палочки?.. И вообще: никуда идти не хочу, объясняться не собираюсь. Разве когда-нибудь попозже, когда утихнет боль памяти…
Об одном жалею: никаким усилием воли не удается под хрустальной чашей вызвать видение Индры.
Как же жить, пришелец? А так вот и жить. Смотреть на листопад, спасать птиц, зверей и людей. Звонить в полночь Электронному Дозорному на Луну («Немедленно эвакуируйте лагерь в море Спокойствия!
В 6.43 метеорит разнесет вдребезги купол»). Предупреждать о тайфунах, столковениях с айсбергами, землетрясениях.
Пусть не раскрылась перед пришельцем Индра, как раскрывается на восходе цветок, пусть земляне еще не готовы к встрече с братьями в цветущем саду — что из того. «Есть миры иные, которые постичь нельзя, но тайным касанием к которым живет человек: если в тебе прервется это касание — возненавидишь и проклянешь жизнь», — написал, словно собственной кровью, гениальный мой предок; о себе одном написал вроде, а выходит, о тебе, современник, о тебе, мой далекий потомок, о всех нас, о земной семье и судьбе.
Что из того, что ты обличьем старик? Цену жизни ты уяснил на Индре и как никто понимаешь: стариком, китом, оленем, дождевым червем, трясогузкой, енотом, касаткой, кем бы ни был ты, знай — существует лишь одно во Вселенной блаженство: дышать, чувствовать, жить.
Кем бы ни был ты, кем бы ни стал, пришелец…
…Но туман растворяется, растворяется в полусфере, и течет меж холмов, осененных лесами, пречистая Нарарека, и Марина, Марина, Марина качается в лодке с будущим великим астронавтом, взнуздавшим на виду всей Земли молниеносного «Перуна». И нескончаемо длится мое, Марина, мученье, и плещется меж перекатов твоя, Марина, река…
Где же вы, баснословные мельницы, в которых старые и безобразные перемалывались в молодцов-удальцов? Где ты, легендарный странник, что, заглянув в кузницу и заметив немощного старика, принялся за мехи, пламя до звезд раздул, положил старца в горнило, раскалил докрасна, опустил как положено в воду — и восстал из дымной купели юный Иван-богатырь?
…Ты боялась, Марина, встретить героя беззубой старухой, но вернулся седобородый?ерой, а ты — молода' И в моей запоздалой власти сравнять ход твоих и моих часов — даже без помощи братьев с голубой звезды.
Хочешь сказку на долгую ночь без просвета в обложив ших все небо тучах, без единой звезды: «Жили-были старик со старухой у самого синего моря…»
