— Прошу прощения, — сказала королева. Она потянулась к нему и подняла капюшон, так что он полностью закрыл его голову. — Пожалуйста, оставьте его так, ради меня. Теперь с вами ничего не должно случиться!
Чик подчинился, ограничившись лишь внутренним протестом. Больше всего его удивляло ощущение уединенности. Казалось, они совершенно одни, словно никто и ничто не спешило сразиться с ними.
Но он просто принял на веру то, что увидел. Будучи родом с Земли, он привык думать, что борьба предполагает шум. Только когда Арадна схватила его за руку и шепотом велела прислушаться, до него дошло.
Этот звук был больше похож на дуновение ветра. Если быть более точным, он напоминал тяжелый вздох, почти что беспрерывный, идущий отовсюду вокруг них. И вскоре Чик уловил странный запах.
— Что это? — прошептал он на ухо Арадне.
— Это смерть, — ответила она. — Разве вы не слышите… ДЕЙЕРЕРЫ?
Она не объяснила, о чем речь, но Уотсон понял, что оказался посреди битвы, которая велась бесшумным и до ужаса эффективным оружием — настолько эффективным, что оно не оставляло раненых, способных кричать от боли.
— Где Геос?
— Тут, Бар МакФерсон, — ответил Рамда.
— Отлично! Хорошо, что вы прибыли, сэр. Нас раскрыли несколько минут назад, и многие наши люди уже погибли. Просто дайте нам свет, чтобы мы могли добраться до них! Так мы только людей теряем, все преимущества на их стороне.
Потом, перейдя на английский для Чика, он продолжил:
— Добро пожаловать! Тут любая помощь пригодится, еще как.
— Что это за звуки? Ты сказал, они сражаются?
— То, что ты слышишь, называется дейереры, дружище. Они дерутся бесшумными ружьями. Не давай в себя попасть, не то моргнуть не успеешь, как от тебя только розовая лужа останется. Это тебе не шутки.
— Они мощнее пистолетов?
— Этого я не говорил, парень. Но ими и сам дьявол мог бы драться.
Чик не ответил — он услышал тихую команду Геоса. В следующую секунду пространство между ними озарилось чистым белым светом, в форме круга, ярким, как солнечный. В центре сверкало нечто, похожее на туманное голубое пламя — ореол слепящего актиниевого сияния. Не было видно ни людей, ни вообще чего-либо живого, не доносилось ни намека на звук — ничего, кроме этого круга и окружающего его сияния. Все это зрелище достигало на вид сотни три футов в ширину.
Они стояли в темноте. Чик сделал было шаг вперед, но МакФерсон его удержал.
— Нет уж, парень, ты что, помирать собрался? Эта штука страшно быстрая. Смотри…
Он не успел закончить. Ряд алых солдат бросился из мрака в освещенную окружность. Казалось, они целятся в центр. Вот они наклонились, разряжая свои причудливые ружья; их было около трех сотен — захватывающая картина. Они прицелились в напряженной тишине.
А потом… Уотсон моргнул. Ряд исчез, словно по волшебству. Чик не сразу понял, что видит ту самую «розовую смерть», от которой предостерегал ему МакФерсон — работу дейереров, что бы это слово ни значило. Потому что там, где до этого стояла колонна величавых стражей, сейчас растекалось по земле широкое озерцо розовой жидкости. Это было чистое уничтожение — безжалостное и мгновенное. Чик невольно заслонил собой Арадну.
— Эта голубая штуковина в центре, — хладнокровно заметил ирландец, — Дворец Света; прямо сейчас его удерживает Сенестро. Все, что нам нужно сделать, — это вытащить старину дока.
— Но я не вижу никакого здания!
— И все-таки оно там есть. Увидишь, когда доктор наиграется со своими радугами. Он совсем теряет голову, когда думает над задачкой, а это значит — почти всегда, сэр. Будем стоять на этом самом месте, пока он готовится застать Сенестро врасплох.
Уотсон ждал. Теперь он благоразумно держался в тени, вместе с МакФерсоном, Геосом и Арадной. В центре большого светлого круга выделялся ореол голубого пламени, похожий на дрожащий туман, в то время как отовсюду вокруг, в темноте, раздавался странный звук, вызванный истечением жизни.
— Когда Харадос начнет действовать? — спросил ирландца Геос, но не дождался ответа.
МакФерсон повернулся к Уотсону:
— Готовь пушку, парень, готовь пушку! Смотри-ка, а вот и сам старик! Интересно, что Сенестро на это скажет?
Потому как ореол внезапно погас, а на его месте появилось одно из самых причудливых и притом самых красивых зданий, когда-либо виденных Уотсоном. Оно было треугольной формы, невысокое и невыразимо ослепительно прекрасное; оно было фигурно высечено из цельного огромного алмаза. Чик мгновенно забыл о докторе.
Перед зданием стоял ряд голубых стражей во главе с Сенестро. Судя по их смятению, произошло нечто совершенно неожиданное. Они бросались из стороны в стороны, явно сбитые с толку исчезновением защищавшего их голубого тумана. Сенестро пытался восстановить порядок, и очень скоро ему это удалось. Он первым направился к низкому треугольному помосту, ко входу во дворец — единственной белой двери.
Пистолет Пата МакФерсона вспыхнул, выстрелив. В следующую секунду Уотсон открыл огонь из своего оружия. Бар, шедший рядом с Сенестро, пошатнулся и упал на своего главаря. Еще один повалился ему прямо под ноги, так что тот споткнулся. Пожалуй, это спасло ему жизнь, потому что в мгновение ока платформа оказалась усеяна корчившимися, истекающими кровью, умирающими Барами.
Сенестро удалось добраться до двери. МакФерсон выругался.
— Вперед! — крикнул он Уотсону. — Мы возьмем его живым!
Уотсон мало что запомнил об этой погоне. Но он не забыл, как великий Бар стоял в дверях, окруженный своими гибнущими, охваченными паникой людьми.
Плащ, данный Чику Геосом, мешал ему бежать. Он быстрым движением сбросил его и кинулся вперед без защиты наравне с ирландцем. Голубые стражи заметили их приближение и подняли оружие. Но прежде, чем они смогли пустить его в дело, их постигла такая же судьба, что и алых. Воздух затрепетал — и они исчезли, оставив по себе лишь розовую лужицу на земле.
Один лишь Сенестро остался невредим. Он как раз собирался открыть белую дверь; на секунду он замер, рисуясь, дерзкий и красивый. Потом великий Бар стремительно увернулся и практически сразу же, не прекращая движения, скрылся в здании. Чик и Пат ринулись за ним по пятам.
Внутри было темно. Чик ударился головой о торцевую стену; развернувшись, он врезался в противоположную. Неожиданный переход от сияния к мраку оказался ему не по силам. Он остановился и принялся осторожно нащупывать дорогу; сейчас он был слеп. Что, если в эту минуту его найдет Сенестро?..
Уотсон позвал МакФерсона. Ответа не было. Он попытался двигаться вперед на ощупь — стена была неровной, шероховатой, с острыми углами. Но должна же она была куда-то вести! Он добрался до поворота в проходе — вокруг было все еще слишком темно, чтобы что-либо разглядеть. Он стал идти еще медленнее, ломая голову над природой этих скалистых стен. А потом…
Чик прижал ладони к глазам. Он как будто попал в самую сердцевину солнца: угольный мрак сменился светом, да таким, который невозможно было вынести. Чик пошатнулся и закричал от боли. Однако рассудок подсказал ему, что произошло: Уотсон очутился в самом сердце драгоценного камня! Сенестро вел Чика вперед, а потом направил луч какого-то мощного света в огромный алмаз. Уотсон почувствовал всю ужасную беспомощность слепоты. Настал его конец! Всё на это указывало.
В следующую секунду кто-то приблизился к нему — кто-то, кого он слышал, но не мог увидеть. Это был Сенестро.
— Приветствую, сэр Призрак! Прошу простить меня за столь резкий прием. Полагаю, вы пришли за Харадосом? — и он засмеялся, злорадно и ликующе. — Вы, возможно, думаете, что я намерен убить вас?
Уотсон не сказал ни слова. Его переиграли. Он ждал смерти.
Сенестро же самонадеянно заметил:
— Однако же я противник хладнокровных убийств. Откройте глаза, сэр Призрак! Я дам вам время — это будет честно. Что скажете — скрестим оружие, чтобы узнать, чья возьмет?
Уотсон медленно поднял веки. Ослепительный свет ослабел, превратившись в мягкое сияние. Они были в помещении, похожем на галерею, длину которой было тяжело определить; между ним и выходом, где-то в десяти футах, стоял уверенный, не прекращающий улыбаться Бар.
