Сергей ошибся, допустил оплошность, не разгадал чужого человека. Но из-за этого сорвана передача энергии из Мезени, под угрозой жизнь Валентина. Никому, и Сергею в том числе, не нужны жалкие слова о нечаянной небрежности. Не к чему искать оправдания, напоминать, что не он один виноват, что и другие, специально занимавшиеся проверкой людей, не нашли ничего подозрительного в личности и бумагах Лузгина. Виноваты многие. Но Валентину это не поможет. И твердой рукой Сергей пишет на служебном блокноте:
«Я несу ответственность... я готов к суровому наказанию».
Одно смущает Сергея. Его накажут и, вероятно, отстранят от работы. Валентин при смерти. В лучшем случае он будет долго лечиться. А теперь, как никогда, работа требует не только руководителя, но энтузиаста, горячего защитника, готового жизнь отдать за успех! Если бы только Валентин выздоровел...
И в десятый раз за этот день Сергей снимает телефонную трубку.
— Справочная? Как здоровье больного Новикова? Что? Кудинова будет оперировать? Сейчас я приеду, я хочу с ней поговорить.
2
Сергей приехал в больницу утром и несколько часов провел в приемной. В одном углу комнаты висел плакат: «Мухи — источник заразы», в другом — «Берегите детей от кори». И шагая из угла в угол, от плаката к плакату, Сергей выучил наизусть каждый волосок на спине мухи, каждое пятнышко на коже ребенка.
По настоятельной просьбе Сергея дежурный врач — знакомый уже нам старик с острой бородкой — вызвал в приемную Кудинову. Поджидая ее, Сергей представлял себе полную высокую седую женщину с большими сильными руками и озабоченным лицом. Так выглядела женщина-хирург в районной поликлинике в Москве, когда Сергей последний раз лечился там, лет десять назад.
И когда Кудинова вошла, Сергей был разочарован, даже возмущен. Оказалось, что ассистентка профессора Бокова совсем молода (ей было не больше двадцати восьми лет) и даже красива. У нее был высокий белый лоб, черные волосы, соболиные блестящие брови. Чернота волос подчеркивала нежный румянец.
Сергей заметил также, что Кудинова очень хорошо одета. Из-под белоснежного халата виднелось глухое темно-зеленое шелковое платье с кружевным воротничком, в ушах висели малахитовые серьги. Разочарование Сергея переросло в беспокойство. Можно ли доверять жизнь Валентина этой холеной женщине, которая так много думает о своей внешности.
Дежурный врач познакомил их. Кудинова спросила: «Больной — ваш брат? » Этот привычный вопрос Сергей воспринял сегодня как оскорбление. У Валентина есть в Москве двоюродные сестры — Галя, Валя и Нина. Формально Валентин им брат, а на самом деле Сергей ему ближе, чем все сестры, вместе взятые.
Узнав, что Сергей и Валентин — не братья, Кудинова оставила не свойственную ей мягкость, сказала четко и коротко:
— Положение больного угрожающее. Операция начнется через десять минут. Возможно, мы пойдем на самые решительные и даже рискованные методы.
— Пожалуйста, не рискуйте, — возразил Сергей. — Не забывайте, что Новиков крупный ученый. Недаром враги хотели отнять его у нас. Подумайте, прежде чем рисковать.
— Боюсь, мне некогда будет советоваться, — холодно ответила Кудинова и ушла, не подавая руки.
Сергей задержал дежурного врача и шепнул ему на ухо:
— Слушайте, доктор, неужели необходимо, чтобы оперировала эта особа? Какой это врач — ни внимания, ни жалости. На операцию надела серьги! Это же артистка какая-то, кинозвезда, а не хирург. Может быть, вы сами будете оперировать? Пусть она консультирует.
Врач осторожно похлопал Сергея по плечу.
— Друг мой, — ласково сказал он, — не волнуйтесь. Серьги Кудинова не надевала, она просто не сняла их, потому что из театра ее привезли на аэродром. Я тоже могу делать операции, но я рядовой хирург, на все руки мастер, а Кудинова — специалист, артистка, как вы справедливо заметили, когда дело касается полостных операций. Вы же мужчина и крепкий человек. Как мужчине, я вам говорю откровенно: у вашего друга только один шанс на жизнь, и шанс этот — Мария Васильевна Кудинова. Сейчас без четверти двенадцать. Позвоните часа через три и все будете знать.
3
«Ты настоящий хирург, Маруся, я верю в тебя, как в самого себя», — так сказал Боков по телефону.
«Как в самого себя! » — приятно слышать похвалы, но Кудинова знает: далеко ей до учителя.
Все годы после окончания института старый профессор был для нее идеалом врача и человека. Кудинова мечтала с такой же точностью оперировать сосуды и нервы, с такой же уверенностью вести больного по грани жизни и смерти, как Боков, без колебания идти на риск, побеждать смерть мастерством и хладнокровием.
Но хладнокровный профессор совсем не был равнодушным человеком. Он отзывчиво выполнял все просьбы, иные злоупотребляли этим. Перед получкой Боков, как правило, сидел без денег; в его кабинете постоянно ночевали чьи-то родственники, а сам профессор писал свои труды в библиотеке. О больных нечего и говорить. Ночью, зимой, в любую погоду, Александр Иванович отправлялся на окраину, или даже за город, по просьбе знакомого врача, лаборантки, уборщицы, бывшего студента, всякого человека, позвонившего по телефону. Боков любил художественную литературу, но пропускал страницы, где описывалась смерть. «Зачем смаковать страдание? » — говорил он. Боязнь страданий у хирурга! Это противоречие удивляло Кудинову... Потом она поняла, что Александр Иванович страстно ненавидит боль и смерть. И поэтому он сражается с болью там, где она сильнее, со смертью, где она ближе всего.
Кудинова не обольщает себя — ей далеко до Бокова и как хирургу, и как человеку. Она бывает нетерпелива, равнодушна, даже высокомерна, особенно с мужчинами. Ее раздражает, что все они видят прежде всего ее брови, губы, щеки. Поверхностный народ! Любуются внешностью, не думают, что перед ними хирург. И какой — настоящий!
Нет, все-таки Боков перехвалил ее, видимо, хотел подбодрить. Настоящий хирург в дороге спал бы всю ночь, чтобы прийти на операцию свежим, отдохнувшим, полным сил. А она, как студентка перед экзаменом, припоминает детали виденных операций, листает свои заметки, как будто в каких-нибудь конспектах описан тот больной, которого ей предстоит спасать.
Рана в сердце! Не так давно это считалось верной смертью.
«Раненные в сердце выживают только чудом», — говорили доктора.
«Врач, который возьмется лечить такую рану, недостоин своего звания», — это было написано в прошлом веке. И все-таки, нашлись смелые люди, которые пытались лечить поврежденные сердца. Хирург Джанелидзе насчитал свыше пятисот таких опытов за два десятилетия. Кудинова хорошо помнит его книгу — лаконичные истории болезни так часто кончались словами: «Больной умер на восемнадцатый день», или же «на восьмой день», или «на операционном столе... » Все же смерть отступала. Оказалось, что даже остановка сердца — не конец. Профессору Неговскому удавалось вернуть к жизни больных, у которых перестало биться сердце в результате шока, потери крови, удушья, электрического разряда. Было доказано, что умершего еще можно оживить через пять-шесть минут после смерти, если снова привести в движение сердце. А потом появилась новая медицинская техника, и профессор Боков начал свои операции. Кудинова помогала ему несколько раз, но самостоятельно не оперировала ни разу. И вот пришел час испытания, а она, как школьница перед экзаменом, шепчет: «Аорта, венечные сосуды, блуждающий нерв... »
