В глазах Иосифа плавали круги, некоторое время он брёл, полагаясь на память. Мощёная плитами площадка перед замком Мирамаре достаточно широка; даже если и ошибёшься в выборе направления, ничего страшного не случится. Скоро Иосиф увидел зубчатый контур башни, потом в тёмной массе по правую руку проступили кроны деревьев, стриженые головы кустов, аллеи, живые изгороди. Парк Мирамаре.
Парк ещё не закрыли на ночь; где-то, должно быть, у северного входа крутили музыку. Иосиф сунул руки в карманы и повернул на север - чтоб выбраться на страда Костиера.
Музыкальное бормотание стало громче. Что-то знакомое, но подзабытое почудилось Иосифу. Он стал шептать, с трудом припоминая слова:
'Как хорошо быть генералом,
Как хорошо быть генералом.
Лучшей работы я вам, синьоры,
Не назову...'
Песок скрипел под ногами, фонари были похожи на янтарные капли масла в салатной зелени. Дорожка кончилась, по левую руку открылась лужайка, за ней - чаша с цветами и частокол балюстрады. Справа - лабиринт из стриженных уступами кустов.
Назойливый куплет не отпускал:
'Буду я точно генералом,
Стану я точно генералом,
Если капрала, если капрала
Переживу'.
Иосиф задержался у входа в лабиринт. 'Отсюда виден маяк', - припомнил он, глянул влево и успел заметить, как на макушке маячной колонны вспыхнула и погасла огненная головня. Он хотел дождаться второй вспышки, но справа из-за живой изгороди крикнули тонким голосом, отчаянно: 'Мама!'
Ребёнок, мальчишка лет четырёх, заблудился в лабиринте. 'Ма! - звал он. - Мама!'
Иосиф свернул в проход между кустами и стал на ходу вглядываться во тьму. 'Время терпит, - думал он. - Надо помочь мальчику найти выход'.
От автора
Читатель, знакомый с дифференциальной геометрией и функциональным анализом, возможно, обнаружил в тексте романа несоответствия. Прошу простить меня за некоторую вольность в изложении материала. Причина авторского произвола объективна - работая над романом, я вынужден был руководствоваться главным образом полицейскими протоколами. Естественно, я говорил и с Екатериной Романовной Василевской, и с Инной Валентиновной Гладких, но этого недостаточно, чтобы получить полное представление о преобразовании Горина. Катя вообще не математик, а лингвист; Инна - всего лишь младший научный сотрудник, её знания ограничиваются университетским курсом, сам же я, хоть и работал некогда на кафедре прикладной математики, давно потерял право выступать в профессиональном качестве.
Изучая материал, я пришёл к выводу, что данные фрагментарны. Их категорически не хватило, чтобы составить связное повествование. Я был поставлен перед выбором: отказаться от работы над рукописью или добавить некую толику вымысла, - и выбрал второе. У читателя может возникнуть законный вопрос: как же отделить правду от авторских фантазий? Сам я руководствуюсь в таких случаях правилом презумпции вымышленности, которое Ян Алексеевич Горин вывел, будучи студентом механико-математического факультета. Мы часто сидели рядом на лекциях, и далеко не всегда внимательно слушали преподавателей, особенно гуманитариев. Правило презумпции вымышленности просто, как 'бритва Оккама', и столь же функционально. Его можно сформулировать так: 'Если вы, слушая некое повествование, не можете отделить правду от вымысла, считайте вымыслом весь рассказ'. Я предлагаю читателю применить это правило к роману, то есть считать авторским измышлением весь текст от первого и до последнего слова.
Мне и самому не хочется верить в то, что случилось. Но есть выдержки из полицейских протоколов, есть записи моих бесед с Инной и Катей, и есть письмо Горина, полученное мною недавно. На клапане объёмистого конверта короткая надпись: 'Иосифу. Выполняю обещание. Ян Горин'. Внутри - пачка стандартных листов, заполненных сплошь тем же почерком, что на конверте. Там девять эпизодов, относящихся к маю 2032 года - их я уже встроил в текст романа, - и открытое письмо Горина. В углу первого листа этого документа - латинское слово Exodus. Полагаю, именно так Ян Алексеевич хотел озаглавить свой весьма эмоциональный текст. Внутри конверта кроме стандартных листов бумаги я обнаружил обрывок нанополимерной плёнки - ещё одну короткую записку, сделанную второпях ионным карандашом: 'Иосифу. Опубликуй или храни в тайне - на твоё усмотрение. Боюсь только, после событий последнего года всё это никому на Земле уже не интересно. Ян'
Он в чём-то прав. Действительно, после тридцать третьего года нет смысла обнародовать открытое письмо Яна и роман о нём, но я попробую опубликовать рукопись не 'после', а 'до'. И приобщу к рукописи 'Исход'. Перевод заглавия 'Exodus' на русский язык - единственная правка, которую я решился внести в текст, принадлежащий перу Яна Алексеевича Горина.
Исход
Глаза сияют, дерзкая мечта
В мир откровений радостных уносит.
Лишь в истине - и цель и красота.
Но тем сильнее сердце жизни просит.
И.А.Бунин, 'Джордано Бруно'
Мы должны уйти. Не вынуждены, а именно должны. Это не бегство, скорее раскол, но, как бы ни осуждали нас те, кому выпадет жить после нас в растерзанном на части мире, мы сделаем, как решили. Почему? И кто виноват?
Совесть господ бюрократов от науки может быть спокойна - это не их заслуга.
Не для того мы покидаем наши дома, чтобы примирить сайнс-экстремистов и сайнс-конформистов.
И не из абстрактных высших побуждений мы уходим налегке, прихватив только то, что невозможно оставить.
Тот, кто хочет понять, зачем мы так поступаем, должен найти корни конфликта, дойти по его течению вверх до самых истоков. Найти начало.
С чего началось противостояние?
Думаете, с закона о высылке, господа учёные бюрократы? Отнюдь. Тогда виновными следовало бы признать вас. Много чести, господа.
Возможно, причина всех бед - информационная революция? Нет, благородные наши сайнс-экстремисты, тогда виновными нужно было бы признать вас. При всём уважении, должен заметить: мелковаты вы для роли главных злодеев.
Тогда, быть может, семя раздора посеяно во времена первой промышленной революции? Сайнс-конформисты пытаются убедить нас в этом. Мол, человечество двинулось по экспоненциальному технологическому пути развития, откуда неплохо бы в удобный момент свернуть. Будь так, участие конформистов в сваре сложно было бы переоценить. Но нет, дорогие оберегатели аппендиксов и ревнители чистоты генофонда, вклад ваш, как и всегда, невелик. Вас и раньше хватало лишь на то, чтобы рукоплескать луддитам из удобных кресел амфитеатра. С таким же успехом можно было бы возложить вину на тех ваших волосатых предков, кои потешались над изготовителем первого в истории каменного топора.
