Уколоть сзади. Снизу. Холод – собачий. Они проскочили уже три колодца. Капитально тут все. Наверху Макс еще раза два или три увидел стройные ряды символов, но они его больше не волновали и не возбуждали. Гроты, приступочки, заливчики – все это уже перестало интересовать. Долго? Скоро. Пришпорим.
«Почему ты один со мной разговариваешь?»
«Тебе других не надо».
«Я не понимаю. Объясни».
«Нельзя».
«Нельзя объяснить?».
«Я объясняю».
«А, с другими общаться! Все равно не понимаю. Почему нельзя? Мне? Или остальным?»
«Это опасно. В будущем».
«Кому опасно?»
«Всем. Сначала тебе».
«То есть если ты со мной общаешься, то ничего, это нормально и безопасно. А если другие, то опасно? Так, что ли, получается?».
«Так получается», – подтвердил говорун, рукой отталкиваясь от покрытой мхом стены, к которой их прижало течением.
Здесь канал несколько сужался, и течение ускорилось. До этого успешно лавировавший слизняк стал, как показалось Максу, сдавать. Глубины тут небольшие, но, учитывая температуру воды и скорость течения, надеяться на благополучный исход в случае, если живое плавсредство решит лечь на дно, вряд ли приходится. Макс, опуская в воду руку всего лишь раз в несколько минут, в перерывах между этим усиленно ее отогревал. Что говорить, если они окажутся в воде. Особенно раненый.
«И кто это решил? Ты?».
«Это все знают. Тут нечего решать.»
«Что знают?!»
«Что нельзя».
Снова здорово! Просто заколдованный круг, с чего начинаешь, к тому и приходишь. Нельзя, потому что все знают, что нельзя. Просто круговая порука какая-то. Один за всех, все за одного. Однако говорун не отказывается отвечать на вопросы, и уже одно это хорошо.
«А если не все? То есть я хотел сказать, если не все знают? Или не все с этим согласны?».
«Они не животные».
«Кто они? Я не понял».
«Мы. Мы еще плохо знаем твой язык, поэтому иногда путаемся. Ты должен больше говорить, тогда будет лучше».
«Постараюсь. Погоди, ты сказал „мы“. Мы плохо знаем и так далее. Мы или ты лично?»
«Конечно мы. Мы все».
«То есть ты хочешь сказать, что сейчас, когда мы с тобой разговариваем… Нет, не так. Я не понимаю. – Макс замотал головой. – Мой язык учат все одновременно? Прямо сейчас. Так, что ли?».
«Я могу сказать, что нет, не все. В этом нет необходимости. Но очень много особей. Аборигенов. Иначе нельзя».
Макс рассмеялся, чувствуя, что смех его нехороший, истеричный какой-то. Аборигенов! Это ж надо. Но, помнится, такого слова вслух он не произносил. Из уважения или из страха – не суть важно. Тогда выходит, что он – они! – просто постоянно копаются в его голове. Вроде наглого и хорошо подготовленного хакера, что без стеснения и проблем залезает в чужой компьютер и делает там что хочет.
«Тебя как зовут вообще-то? Меня Макс».
«Меня сложно зовут. Если хочешь, зови меня Ин».
«Ин? Хорошо, как скажешь. Но все же интересно. Плевать, что не запомню, но вот как тебя родители зовут? Или жена. У тебя есть жена?»
«Жена?»
«Ну да. Женщина, с которой ты живешь. Детей делаешь, ешь вместе, спишь. Не знаю. Разговариваешь».
«Да, есть обязательно. Она меня зовет…», – последовал такой набор звуков, что Макс сразу согласился – такого ему ни в жизнь не запомнить. Говорун прав, Ин лучше, чем эта какофония.
Течение замедлилось, и живой плот двигался теперь вряд ли быстрее потока. Его силенки явно оказались на исходе. Да и то – тащить на себе трех здоровых мужиков, а это не меньше двухсот кило живого веса, не шутка.
«Далеко еще? А то боюсь, наша лошадка на последнем издыхании».
«Уже не далеко. Успеем».
«Послушай, Ин. А почему мы на массипо не поехали? Это быстрее и проще».
«Нас могли увидеть. Твои. Они летают по воздуху. Сам знаешь».
«В лесу-то? Вряд ли».
«Почему так?».
«Почему вряд ли? Так через деревья ничего не видно. Там же как под зонтиком».
«Не понятно. Объясни».
«Ну, зонтик. Как тебе это объяснить?»
Макс спохватился. Так, дело дошло до выдачи военных тайн. Сначала ты объяснишь, что такое зонтик, потом принцип действия эхолота, а там и до принципов передвижения в космосе рукой подать. И – ждите, земляне, в гости аборигенов.
«Теперь понял. Но почему не видно – нет».
«Я так думаю, – постарался закрыть опасную тему Макс. – Не знаю точно. А куда мы вообще плывем?».
«Домой. Нет, на базу. Скорее на базу. Так правильно».
От частых уколов плота снизу руку сводило от холода, так что руки пришлось менять, но даже боль с трудом удерживала слизняка на плаву. Он все больше проседал.
«Похоже, тонем, Ин».
«Еще мало».
Это немного растянулось минимум на четверть часа, за которые холодная вода несколько раз перекатывалась через спину водяного слизняка, так что все трое намокли и порядком замерзли. Они не тонули только потому, что Макс придумал менять точки «пришпоривания», для чего приходилось ползать по противно скользкой и податливой поверхности, от которой все острее пахло тиной, что странно, ведь, по идее, он должен был бы уже принюхаться.
Георг только охал и матерно ругался, стараясь удержаться на спине подводно-подземной дряни, заметно при этом хорохорясь, но Макс до сжимания сердца видел насколько ему плохо и чем дальше, тем хуже делается. Но очевидно, что в данной ситуации ничем ему помочь Макс не в силах, поэтому предпочел как бы не обращать на него внимания. К тому же, говоря по правде, парень этот начал его несколько раздражать. Очень похоже, что он относился к тому типу людей, которых Макс искренне и по заслугам не любил. На ипподромах таких хватает. Мелкие жучки, воришки, проныры и назойливые наглецы, сами по себе редко что из себя представляющие, порой они могли здорово напакостить и отравить существование, творя бед больше, чем могли получить выгоды. Большинство из них быстро скатывались на дно, спиваясь и загибаясь от наркотиков, попадая в тюрьмы и в хирургические отделения больниц для нищих. Но при этом всегда оставались неприятными.
Падающий впереди столб света Макс увидел раньше, чем «плот» стал тонуть окончательно.
«Ин, а вот ты с массипо разговариваешь?».
«Мы в контакте».
«А с этим вот?».
«Животное, – последовал ответ. Помнится, таким же словом он определил и раненого Георга. – У него нет разума, и оно не умеет разговаривать».
На искусственном полуострове, куда они подплыли, их уже ждала корзина. Вместе с говоруном перетаскивая в нее раненого, Макс краем глаза успел заметить, как живой плот, взмахнув всем телом словно крыльями, ушел в темноту.
