оказывался в яме”.
Мы рассмеялись. Только не слишком весело.
– А дальше знаешь, Слава?
– Нет.
– А ты?
– Тоже не знаю. Мне другое вспомнилось. “Привет вам, тюрьмы короля, где жизнь влачат рабы!
Меня сегодня ждет петля и гладкие столбы. В полях войны среди мечей встречал я смерть не раз,
но не дрожал я перед ней – не дрогну и сейчас! Разбейте сталь моих оков, верните мой доспех.
Пусть выйдет десять смельчаков, – я одолею всех. Я жизнь свою провел в бою, умру не от меча.
Изменник предал жизнь мою веревке палача. И перед смертью об одном душа моя грустит, что за
меня в краю родном никто не отомстит. Прости, мой край! Весь мир, прощай! Меня поймали в
сеть. Но жалок тот, кто смерти ждет, не смея умереть”.
– Да, Ричард, что бы мы с тобой только без Бернса делали? А знаешь вообще, мне кажется, что
он здесь с нами сидит сейчас и на ходу стихи нам сочиняет и читает… Кажется, что он и раньше за
мной следил – чуть ни хвостом ходил…
– Это в тебе, Слава шотландская кровь взыграла. Ты видно русский не на треть, а только на
четверть.
– Наверное, просто разница между нами всеми меньше, чем мы думаем, – между людьми,
странами и временами…
– Если выживу, найду сборник Бернса – и от корки до корки…
– Я тоже, Ричард… Я тоже. Ничего, выберемся мы – выживем, вернемся. Ахмед умный. Он с
выгодой на “ты” – накормит нас, напоит, антибиотиками накачает и продаст… меня нашим, тебя
вашим. Не худший вариант.
Эх, Игорь Иванович, вернет Ахмед вам вашего верного офицера… Ахмед молодец – мы с
британцем в его страну друг с другом воевать приперлись, а он и меня, и моего врага… Поимел он
нас, Игорь Иванович… еще и выкуп с нас поимеет. Мы в убытке назад, а он – с прибылью вперед
пойдет. Такие войны, как вечно не выученный урок, – проходишь его раз за разом постоянно, а все
без толку и проку.
Жди меня, Агнешка… Правда, покалеченный я к тебе вернусь, явлюсь страшный, как черт…
Но ничего, привыкнешь потихоньку, притерпишься. Еще посмеемся мы с тобой над моими
рентгенснимками, на которых я с моими осколками выглядеть буду, как вывернутый наизнанку еж.
Ха! Нет, никуда ты от меня не денешься, Агнешка, – никуда я тебя от себя не отпущу. А Войцех…
Держись у меня, Войцех! Задаст же “волк” тебе жару, хоть ты и “медведь”! Как только вставят
“волку” зубы, так сразу он их в ход и пустит!
Часть IV
Возвращение на чужбину
Глава 1
121
На стекле отпечатался след моего дыхания, скрывая мое серое отражение. Стягиваются
тяжелые тучи. Среди скал скитается сырой ветер. Райн неспокоен и сумрачен. Последние лучи,
прорывающиеся через мрак, пресечены. Подсвеченные холмы погашены, старые крепости на их
вершинах стянуты мглой. Надвигается ненастье. А скорый ход поезда ровен и приглушен, как мои
мысли…
Открыл глаза и посмотрел в окно… Кругом леса и луга золотятся осенью под высоким небом и
светлым солнцем – и никакого Райна, никакой грозы… Точно, – я еду в поезде и мне снится, что
я… еду в поезде. Только еду я – в Варшаву, а не во Франкфурт. Вернее, я, чаще называемый
начальником Славой, – Святославом Соколовым или Вячеславом Вороновым – остался в России. А
некий Николай пересек российскую границу и, после недолгого нахождения в Белоруссии,
отправился в Польшу. Скоро он пересечет польскую границу и окончательно исчезнет – станет
Яном. Тогда потерянный немцами в недрах Фатерлянда поляк, наконец, покинет чужую землю и
явится на свою – тогда Ян, наконец, встретит свою укрытую от немцев в Варшаве девушку. Вернее,
Ян встретит укрытую в Варшаве девушку Вольфа, переправленную через германскую границу
гером Отто Вебером, сгинувшим в стране без вести, как Ян и Вольф. Я ведь ими всеми назывался,
только скрывая на немецкой территории следы ото всех – чужих и своих. А вернулся в Норвегию и
после – в Россию я под именем Ульриха Ларсена… под своим основным прозванием. Только
оказавшись на просторах настоящего Отечества, наедине с начальником, я начал называться таким
же ненастоящим, пусть и так же часто применяемым ко мне, именем – Славой… на сей раз
Соколовым. Черт… Что-то путано все стало в последнее время. Кто я, куда и откуда? Что-то часто
меня такие вопросы посещать стали. Не дело. Надо определить четче, кто меня кем считает и кто
как называет.
Потянул руки, вытягивая связки, и прогнал остатки сна радостным нетерпением. Эх, Агнешка,
скоро “волк” тебя съест! Да без соли и специй – так, как есть, съест, уж слишком “волк” голодный!
Эх, корите меня за все содеянное, Игорь Иванович, так, чтобы у меня уши горели! Только так я
решил поступить – и от решения не отступлюсь!
Посмотрел на свое отражение в стекле, и сердце настороженно притихло. Кислотой мне плечо
полили, только и на лицо попало – словно оспой переболел. И сигаретные ожоги еще, и… Шрамы
багровые – их сейчас даже густым гримом скрыть трудно. Как я таким чудовищем к моей
красавице явлюсь? И представить нашу с ней встречу страшно. Ничего, привыкнет. Скоро шрамы
станут белее, и я смогу скрыть их. Конечно, она привыкнет – никуда не денется. Агнешка меня не
оставит. Она не такая – в беде не бросит. Да и куда ей без меня, в конце концов? Никуда. Даже без
такого – хромого и косого – никуда. Придется ей привыкать.
Черт… Хватит нервничать. Шрамы украшают мужчину. Правда, в моем случае, скорее, –
мужчина украшает шрамы… они теперь надо мной главенствуют. Черт… Наврал я всем в
госпитале, что со мной все в порядке, надеясь, что меня не спишут, а в итоге – не только списали, а
еще и… Остался я со своей правдой и своими страданиями один на один… с болью без
обезболивающих и со страхом зеркал без успокаивающих. Еще и, когда повреждений прибавилось,
– денег убавилось. Да что темнить, – ни гроша у меня за душой нет ныне. Спустил все, что
осталось, на дорогу и документы. Душу греют только грязные деньги пана Мсцишевского,
отданные мной моей девушке и моему бойцу. Хоть я и оставил их ей с ее охранником не на одно
сохранение, но и на расходы – их хватит выручить нас троих.
Правда, переправить обоих поляков в Польшу было непросто – на нужных людей и надежные
