Виталик проснулся рывком. Качнулась лодка.
— У тебя на крючках уже не осталось мидий… Поменять тебе?
Он тряхнул головой. Девочка плавала посреди ночного моря, совершенно одна, без надувного матраца. Она вынырнула между лодкой и берегом, теперь свет далеких огней мешал разглядеть ее лицо, Виталик видел только силуэт.
— Я говорю, поменять тебе наживку?
И она подняла над водой руку и показала Виталику большую мидию. Раскрытую.
Не отвечая, он дернул леску. Девчонка не обманула: крючки оказались голые. Он совсем забыл, что надо ловить рыбу; он сидел в лодке, мечтал и спал с открытыми глазами…
Прежде чем он ответил, она нырнула. Только что была — и нет. Виталик зашарил по воде дрожащим лучом фонарика; секунда — и девушка вынырнула с другой стороны лодки.
У нее был острый подбородок и узкие плечи, белые, не загорелые, и бретельки яркого лифчика выглядели очень странно на этих плечах. И еще у нее были очень большие, зеленые, прозрачные глаза. Она то выныривала по грудь, то уходила в воду, и только эти глаза смотрели на Виталика — очень странно смотрели.
— Ты не пьяна?
Она засмеялась. Виталику показалось, что он уже слышал такой смех. И это было хорошее воспоминание. В детстве он когда-то видел русалку, на далеком пляже, они, помнится, еще играли в мяч… Совсем недолго, потом она уплыла… Мать говорила, что русалки не должны приплывать к берегу. Люди отдельно, русалки отдельно, такой закон…
— Что ты здесь делаешь? Возле берега?
— Плаваю. Разве нельзя?
— Это… это частный пляж, — ляпнул Виталик, окончательно растерявшись. — То есть… подожди!
Хлоп — и ее уже нет. Луч фонарика уходит в воду и теряется в глубине. Ветер доносит обрывки музыки — на набережной работают до последнего клиента.
На последнем крючке закидушки болтается, как привет, обнаженное тельце мидии.
***
На памятном перекрестке, где находили друг друга торговцы и клиенты, не встретилось ни одной знакомой машины. Внедорожника с брезентовым верхом, с водителем которого Эрвин в последний раз вел переговоры, тоже не оказалось.
Он остановился у обочины. Тут же подкатил спортивный автомобиль с тонированными стеклами, одно из них опустилось, и на Эрвина снисходительно глянул щекастый парень в таких же тонированных, как окна, очках.
— Ты на рыбное место или так, покурить встал?
— На рыбное, — сказал Эрвин, разглядывая парня. Тоже из новых. В последний месяц случился передел рынка: мелких торговцев взяли к ногтю, пришла крупная фирма и установила монополию. Этот, очкастый, не торговец и не компаньон: просто наемный работник.
— Розница? Опт?
— Розница. Только очень быстро. Сейчас.
— Не терпится? — парень ухмыльнулся. — Учти, ничего особенного. В первый раз просто интересно, а потом, ну, как обычно. И холодные они — ни рыба ни мясо.
Парень засмеялся. Эрвин подумал, что на работе он долго не продержится — слишком длинный язык.
Парень тронул свою машину, Эрвин пристроился за ним. Минут через пятнадцать они свернули с трассы на каменистую, затерянную в колючих кустах дорогу. Лучи фар прыгали, то выхватывая идущую впереди машину, то упираясь в гравий. Поднялся и опустился массивный железный шлагбаум; еще через полчаса Эрвин ехал обратно к морю, а на заднем сиденье лежала связанная бельевой веревкой девушка.
Она вырывалась и не подчинялась приказам. Ее били прямо при Эрвине. Опасались, что он откажется от покупки, но Эрвин выложил полную сумму, а она вырывалась из рук своих тюремщиков и все пыталась до него доплюнуть. Тогда ее связали и бросили на заднее сиденье. Эрвин устремился за руль, погнал к морю и так волновался, что не сразу заметил темную машину, идущую следом.
Трасса была почти пустынна. Время от времени проносились на дикой скорости такси. Темная машина, не таясь, следовала за Эрвином на расстоянии пятидесяти метров. Въехав в город, он попытался избавиться от нее, петляя по улицам, то разгоняясь, то останавливаясь у обочины. Машина неизменно появлялась из темноты, когда Эрвин уже начинал верить, что к нему потеряли интерес.
Девчонка на заднем сиденье еле слышно захрипела. Ей завязали рот. Она могла задохнуться.
Эрвин бросил прятки-догонялки и, снова разогнавшись, выкатил на набережную. Вдоль ночных огней, дальше к пустому пляжу. Не хватало времени записывать интервью; Эрвин был почти уверен, что все его усилия ни к чему не приведут. Не сделать бы хуже…
Он резко развернулся на пляже. Выскочил из машины, открыл заднюю дверцу. Первым делом развязал девчонке рот. Она хотела плюнуть, но во рту у нее так пересохло, что плевок не получился.
Она вырывалась и отталкивала его хвостом и связанными руками. Пляж вдруг осветился фарами — темная машина догнала Эрвина; вне себя он отвесил девчонке пощечину. Воспользовавшись ее секундным шоком, вытащил из машины и перерезал веревку на руках.
Она поползла к морю — на животе, сильно ударяя по песку чешуйчатым хвостом. Эрвин догнал ее. Защелкнул браслет на запястье и только хотел закрепить шурупом, как в его руку вцепились зубы — немилосердно.
Он вскрикнул от неожиданности, но девчонку не выпустил. Она должна была принести на дно его послание. О том, что она может спрятаться от соплеменников, или снять браслет, никому не показывая, или просто не доплыть — об этом Эрвин старался не думать.
Фары чужой машины уперлись Эрвину в спину, и он выпустил пленницу, так и не довернув проклятый шуруп. Секунда, другая — девчонка доползла-таки до прибоя, потянулась к волне, еще чуть-чуть, и она уплывет…
Уплыла. На мокром песке остался смешной, неуклюжий след ладоней, локтей и широкого хвоста.
Эрвин обернулся.
Перед ним стояли двое. Лиц, конечно, на было видно — фары светили им в спины, в лицо Эрвину.
— Господин Фролов?
— Да.
С его прокушенной руки на песок капала кровь. До сих пор было очень больно. И необходимо чем-то перевязать.
— Вам некуда девать деньги? Вы бросаете их в море?
— Каждый развлекается, как может.
— Безусловно. Идемте в машину, у нас есть аптечка…
— Благодарю. У меня тоже есть аптечка.
— Господин Фролов, не надо шутить. Время такое — не до шуток.
***
Управляющий казался очень довольным.
— Наживку, значит, поменять? Это она дело говорит, надо все время держать свеженькое на крючке. Договорились на завтра? На сегодня, в смысле?
— Нет. Она уплыла.
