Достаточно.
Прикосновение.
Море. Просто море. Без намека на берег.
Прикосновение.
Очень похоже на нашу саванну, только позеленее. Большие животные пасутся, пожирая трепещущие мясистые кустарники (или это грибы такие?). Слышно, как они чавкают, а одно вдруг шумно испражняется. Покончив с этим делом, оно смотрит на нас, разевает пасть и издает рев.
Пасть как пасть. Зато глаза у зверюги почему-то фасеточные. Нет, это опять не Земля…
Прикосновение.
Машины.
Огромные, похожие на исполинских жуков, явно неземные механизмы, отчаянно пыля, ползут по безобразной – такую и в России не вдруг встретишь – немощеной дороге, состоящей исключительно из ям и бугров. Из земных машин они больше всего напоминают карьерные самосвалы, во всяком случае, их медленно вращающиеся колеса таковы, что любой дорожный ухаб для них – не стоящий внимания пустяк. Кабин не видно. Исполинские кузова прикрыты сверху чем-то упругим, вроде мембран, и видно, как то, что находится под ними, шевелится, колыхается, точно студень. На какой планете, в каком карьере добывают шевелящиеся ископаемые?
Прикосновение.
Снег. Сугробы и, кажется, даже торосы. Рой снежинок, влетев во Врата, мгновенно тает. Там – холод. Но даже в этой северной глуши торчит что-то похожее на дерево, а высоко в небе машет крыльями не то птица, не то рукокрылое.
Всюду жизнь.
Прикосновение.
Горы. Острейшие скальные пики невероятной высоты и бездонные пропасти. Сверкают ледники, и кажется, будто они нагло скалятся. И опять жизнь! В трещине скалы укоренилось какое-то мелкое растение, эдельвейс местный…
Прикосновение.
Степь с перелесками. Видно, что не саванна, а именно степь. Ходит волнами ковыль. Вдали стая каких-то тварей гоняет голенастое подобие страуса – птица чешет во всю прыть и, кажется, жалеет, что разучилась летать.
Прикосновение.
Прикосновение.
Прикосновение…
Примерно на сороковой попытке я устал держать колобок на вытянутой руке и категорически заявил, что пора закругляться. Возражать мне не стали – впечатлений и так было выше крыши.
– Тот же Лаз, только большой, – сказал Стерляжий, от волнения забыв даже заикаться. – Свят, это то, что надо!
– Вот видишь! – сразу же завопил Песков. – И ты тоже! Ты тоже думаешь, как они!..
Есть такие люди – никогда не устанут оправдываться.
– Это не Лаз, – покачал я головой. – Ничего похожего на Лаз. А знаешь почему? Скажи-ка, что общего между всеми этими мирами?
– Ну…
– Они все кислородные. Спорю на что угодно, в любом из этих миров может жить человек. Кое-где и живет. У Лаза свои пути – у этой штуки свои. Она создана кем-то специально для человека. С ее помощью на Клондайк не попасть.
– А на Землю?
– Есть шанс. Вот только на какую Землю – современную или плиоценовую? Или, может, триасовую? Или вообще в сто тридцатый век от Рождества Христова?
Стерляжий витиевато выругался.
– Полегче с лексикой, – предупредил я, взглянув на Надю.
– Извини. Я д-думал, что…
– Что с его помощью можно в два счета вернуться обратно? – Я понимающе покивал и не удержался от вздоха. – Очень жаль, но никак не выйдет.
– А не в два счета?
– Можно, конечно, искать до посинения, – сказал я. – Тут, наверное, случайный выбор места и времени. Мы даже не можем точно утверждать, что вышли на какую-то новую планету, а не ту, что уже видели сто раз. Бразилия не очень-то похожа на Антарктиду, и на других планетах, наверное, то же самое. Дисперсия ландшафтов и природных зон. Разве что местное солнце там какое-нибудь необычное или луны… Ну хорошо, допустим, мы опознали Землю. Как мы поймем, что вывалились в нужное нам время с допуском хотя бы в пять лет? Как?
– Строения, – сказал Аскольд. – И люди.
Я презрительно фыркнул.
– Большую ли площадь занимают строения? Люди, между прочим, тоже слоняются не везде – возьми пустыни, ледники, океан. Кроме того, любой нормальный человек при виде тебя во Вратах либо убежит с воплем, либо запустит в тебя чем-нибудь тяжелым. А то и пристрелит с испугу, если окажется вооружен…
– Если он действительно нормальный, то пристрелит не меня, а тебя, – огрызнулся Аскольд.
– Спорный вопрос. И не по делу. Хотите я подсчитаю вероятность того, что мы окажемся на Земле, в ее обитаемой зоне и в промежутке времени от крестовых походов до наших дней? Хотите?
– Хотим.
– Я вам без всяких подсчетов скажу: исчезающе малая величина.
Не люблю, когда на меня смотрят враждебно, но ничего не поделаешь, от напрасных иллюзий надо избавляться. И помогать избавляться другим.
– У тебя есть к-конкретные п-предложения?
– Есть, – сказал я. – Вот вам предложение: ничего не делать. Сидеть и ждать, просто жить здесь. Охотиться на зверье и не давать ему охотиться на нас. Возможно, мы еще не успеем состариться, прежде чем Валера откроет Лаз…
Хорошо, что Стерляжий не умел воспламенять взглядом – я бы у него в два счета превратился в уголек.
– За такие шуточки… – угрожающе начал Аскольд.
– Предложи свой вариант, – перебил я, – а я послушаю. Я буду очень внимателен, ты только предложи…
Ничего он не предложил, конечно.
Давно наступил рассвет, а дождь изнемог, и на охоту вылетели тучи гнуса. Босс погнал нас за дровами и зелеными ветками для дымного костра. За работой время шло быстрее. Я и опомниться не успел, как наступило время готовить обед. А после него – опять собирательство… Атавистический признак палеолита.
Я почти не сомневался, что Лаз когда-нибудь откроется. Но мохом мы тут обрастем, это точно. Ни мыла, ни зубной щетки, не говоря уже о книгах и многих других достижениях цивилизации. Растет дикая бородища, а подстричь нечем.
Зверски размахивая мачете, я рубил сучья, а Надя прикрывала меня со спины автоматом. За три дня, проведенных нами в котловине, крупные хищники не появлялись, но это, разумеется, ничего не значило. Хрустеть на чьих-то зубах – очень неприятное занятие, доложу я вам. И терять бдительность было себе дороже.
Нарубил. Принес. Свалил. Постоял в дыму, отдыхая от укусов гнуса. Ну и, понятно, услышал от босса, что бездельничаю, что мало принес и что надо идти еще. Ну и пожалуйста.
Теперь за топливом приходилось ходить дальше – вблизи все повырубили. Через месяц придется тащиться за ручей, а через полгода – на самые сопки.
Хотя если вдвоем с Надей, то…
– Я, наверное, кошмарно выгляжу, – сказала Надя, поймав мой взгляд.
– Угу, – согласился я, яростно расчесывая распухшее от укусов ухо. – Как мокрая ворона.
– От тебя дождешься сочувствия… Мог бы соврать, что я и сейчас ничего. Окаянный ты.
– Конечно. А кроме того, я люблю ворон. Особенно мокрых.
– Почему это?
– Их можно обогреть, обсушить. Вот так примерно…
Она не отстранилась. Понятия не имею, сколько времени мы стояли обнявшись. К счастью, хищники нами не интересовались. Убежден: если бы в эти минуты открылся Лаз, мы, конечно, побежали бы к нему, но побежали с известным сожалением.
Хорошая вещь этот колобок! Жаль только, что совершенно бесполезная, если не считать ее использования в качестве лучшего в мире телевизора с потрясающим изображением и бесконечным количеством каналов. Он даже запахи мог передавать.
А толку?
Мусор полагается вымести. Холодильник – набить едой. Это самое в проруби – выловить и выбросить, чтобы не поганило водоем. Человека, лишенного социума, – вернуть в него, если обе стороны не против. Пуля-дура, и та должна иногда попадать в цель, потому что если бы не попадала, то никто бы их, дур, не производил. Короче говоря, всякая вещь должна найти свое место. Я, например.
Вот и ищи.
Вот и ищу.
Пройти Вратами в один из открывшихся миров было столь же нетрудно, как перейти из одной комнаты в другую. Стерляжий на свой страх и риск проделал этот эксперимент, когда Врата открылись в пустынную и с виду безопасную местность, – вошел, потоптался, повернулся, наклонился и тронул колобок. Тут уж я завопил дурным голосом. Если бы наш начальник ненароком сунул палец в выемку, он бы остался в той пустыне навсегда. Вместе с колобком.
Кстати, его надо было как-то назвать. Вот только как? Пространственно-временной переместитель? Длинно. Темпоратор? Не нравится. Временщик? Нет, временщик – это не из той оперы, бироновщина какая-то получается…
Оставить все-таки Колобком? Хм… Не хочу, чтобы он ушел от бабушки, дедушки и меня.
Хронник?
Ага. Прием таблеток по часам и постельный режим в периоды обострения. С одиночным и сдвоенным «н» путается половина взрослого населения и все без исключения школьники.
Супер-Лаз?
Привратник – вот как я его назвал.
Стерляжего, Надю, Пескова и Аскольда Привратник иногда не слушался, то ни в какую не желая открывать Врата, то открывая их лишь на несколько секунд. Мне он повиновался всегда, и у меня не возникало даже мысли о том, что может быть иначе. Ведь я его чувствую! Я для него не бесполезное существо о двух ногах, я чем-то ему сродни!
