— Конец!.. Дикари съидиотничали.. — мелькнуло у него. Но когда стена зашла к нему за спину и потом снова появилась слева, снова ушла направо и закружилась вокруг плотов, он понял, что дикари тут ни при чем: плоты попали в водоворот.
Не смея нарушить приказание сердитого Къколи, рулевые, несмотря на верчение, по-прежнему стояли каменными изваяниями.
— Держать прямо! — подкрепил Николка свою команду и стал искать выход из опасного положения. Водоворот был огромен, в центре он имел клокочущую воронку, в которой исчезали все предметы, попадавшие в него. В одном месте вода крутым взбросом выплескивалась из заколдованного круга. На это место Николка обратил все свое внимание.
После целого ряда неудачных попыток (требовалось провести очень сложный для дикарей маневр), плоты под дружными ударами обоих весел выплеснулись, наконец, из водоворота вместе с пенистым взбросом воды. Где-то что-то треснуло, — Николка ни на момент не задержался.
— Держать вправо! Левей! Правей! Прямо! Прямо! — снова начал он подавать команды.
…Плоты попали в прорыв и сразу скользнули вниз с такой быстротой, что Николку сорвало с крыши, перевернуло через голову несколько раз и бросило на крышу второго плота в цепкие объятия сидевших тут двух старцев… Таким образом он пролетел через саженный промежуток… Поражаться и благодарить себя за свою легковесность ему не пришло в голову. Он принял чудесный полет за самую обыкновенную вещь и тотчас стал сноситься с Мъмэмом, оставшимся на крыше первого плота, при помощи знаков.
— Прямо! Прямо! — прежде всего подтвердил он.
Спуск был крут и кончался внизу невысокой стеной дробящейся в пену воды. Этой стены нельзя было избежать, разве только свернуть в сторону и разбиться в щепы. Мъмэм колебался, Николка сердито тряс головой:
— Прямо! Прямо!
Треща, подпрыгивая и давя под собой надутые шкуры, плоты проскочили через препятствие и сразу попали в спокойные воды. Совсем недалеко впереди темнел гористой полоской берег. Разобрав часть крыши и употребив доски в качестве весел, коммунары очутились через час в цветущем и благоуханном раю…
Непосредственно от берега, местами даже из воды, начиналась роща вечнозеленых магнолий; крупные белые цветы с красными влагалищными лепестками испускали приятный аромат; он был настолько силен, что чувствовался, как нечто материальное, взвешенное в воздухе. Дальше, вперемежку с теми же магнолиями, длинной полосой, уходящей вверх, стояли лимонные, померанцевые и апельсинные деревья — в цветах и в плодах. Лиловые снаружи, белые внутри, цветки лимонного дерева бросались в глаза своей нарядностью. Еще более это относилось к плодам — золотисто-желтым лимонам, кровяно-желтым померанцам и ярко-красным апельсинам.
Из того, что магнолиевая роща местами была затоплена водой, нетрудно было догадаться, что море скрыло в своих пучинах значительную часть берега.
Выше этого естественного сада начинался пихтовый лес и серебристый ельник; кое-где маячили перистой кроной гордые пальмы.
Чтобы выволочить плоты на берег, на безопасное место, понадобилось прорубить в благоуханном саду длинную и широкую аллею. Совершая это, Николка чувствовал себя безобразным вандалом; впрочем, делал он это в каком-то полусне.
Как-то не верилось, что кончено утомительное плаванье, что кошмарные переживания остались за гигантской стеной. От счастливого исхода, от одуряющего аромата, от грохотанья водопада у него кружилась голова. Оставив коммуну приводить в порядок свое новое жилье — плоты, поставленные на каменный фундамент — и условившись, что в случае какого-либо события орда даст об этом знать дружным воем, он с Ургом и Вырком пошел исследовать берег моря.
Да, это был рай! Рай без богов и ангелов, но с игривыми мартышками, крикливыми попугаями, радужными крошками-колибри и с настоящими райскими птицами, носившими пышное, сказочное оперение. Как и полагалось в раю, они были совсем ручными, эти птицы и мартышки. Изловчившись, Ург поймал одно четверорукое существо и на его верещание ответил мудрой речью:
— Скверный, ленивый человечишка, говори по-человечьи. Нечего притворяться иностранцем… Мартышка не хочет работать и поэтому живет на деревьях. Если бы она жила на земле, и приходилось бы ей драться с хищниками, если бы она работала, была бы такой же, как и Ург, даже, может, лучше.
Николка с изумлением отметил, что Ург в своей поэтической импровизации предвосхитил великие слова Энгельса о роли труда в очеловечивании животного предка человека. — «Труд сам создал людей из каких-то животных, — говорит Энгельс, и далее: — Только благодаря труду, благодаря приспособлению ко всем новым условиям среды, благодаря развитию мускулов, связок и костей рука человека достигла того совершенства, при наличии которого она могла созидать картины Рафаэля, статуи Торвальдсена, музыку Паганини…»
— Ай да Ург, ай да поэт Ург! Он своим пониманием законов человеческой эволюции даст сто очков любому нашему буржуазному экономисту…
Легкий крик разведчика Вырка, — крик из-за стройной туи, приютившейся у самого моря, вернул Николку из мира абстрактных размышлений в мир голых фактов и сюрпризов.
К берегу моря прибило первобытно-несуразный плот. На нем покоилось несколько человеческих трупов, полузанесенных песком. Здесь же стоял Вырк, наивно-старательно загораживая собой что-то.
Николка вгляделся пристальней. Пять трупов были начисто обглоданы, только волосатые лица сохранили кожу, но эти лица так были обесформлены морской водой и солнцем, что родной сын не узнал бы среди них своего отца. Два трупа лежали необглоданными, тесно обнявшись и вонзив друг в друга зубы.
— Кто это? — спросил Николка, невольно задрожав.
Разведчика Вырка не смутило обезображивающее действие солнца и морской воды.
— Могли, — уверенно отвечал он и повернулся так, чтобы снова загородить собой какой-то предмет.
Но Николка уже догадался. Зашатавшись и сделавшись белее снега, он оттолкнул Вырка в сторону… На него глянуло стеклами очков изуродованное до полной неузнаваемости лицо…
Кто, кроме ученого медика Скальпеля, мог носить очки в плиоцене?.. Подстреленной птицей рухнул Николка на белые кости. От сотрясения кости рассыпались, и страшная голова отскочила.
Со стороны оставленной орды донесся дружный вой. Николка вскочил на ноги. Вырк держал под мышкой голову Скальпеля… Новый залп воя, и три коммунара помчались назад, опасаясь и там встретить что-нибудь чудовищное.
Они порядком отошли: орда успела еще три раза зовуще провыть, прежде чем возбужденный разговор долетел до ушей Николки. Среди знакомых голосов выделялся один — удивительно близкий и неузнаваемый в то же время. Он говорил:
