Что-то от этой женщины было и в ней. Айен подошла ближе, взяла пистолет с ночного столика и отбросила в угол. Она и ее мать в ужасе смотрели друг на друга под звуки, которые издавал младенец, сосущий грудь.
– Полковник, – сказал Святой Матфей через имплант. – У нас всего десять минут; быть может, и меньше.
Айен сглотнула.
– Мне жаль, бригадир, – сказала Айен. У нее перехватило горло, на глаза навернулись слезы.
– Тварь! – сказала ее мать. – Кто ты такая?
В ее словах была вся сила личности бригадира Иеканджики, весь ее праведный гнев. Но обе они знали, что женщина, привыкшая повелевать и командовать, оказалась не с той стороны ствола. На лице матери появился оттенок страха. Айен хорошо знала эти признаки – слабое подергивание, слишком слабое, чтобы его заметил кто-то другой. В худшие моменты своей жизни она видела такое в зеркале. Ее рука задрожала. Они обе видели это.
– Не имеет значения, – дрожащим голосом сказала Айен.
– Ты не должна этого делать, – прерывающимся голосом сказала бригадир Иеканджика. – Ты ошибаешься. Все мы ошибаемся. Ты можешь добиться успеха здесь, но тебе не сбежать. Это не имеет смысла. Чем бы они тебе ни заплатили, я могу это удвоить и защитить твою жизнь. Я могу спрятать тебя на одном из своих кораблей.
Одном из своих кораблей.
Флот действительно разделен. Айен вытерла слезы с глаз, не сбивая прицела.
– Я должна сделать это, – сказала она.
– Почему? Ради Такатафаре? Чем она лучше меня?
– Для другого. Я должна сделать это ради другого.
Плечи бригадира обмякли.
– Пожалуйста, не причини вреда ребенку, – сказала она.
Айен заставила себя вспомнить, как дышать. Ломило горло. Слезящиеся глаза жгло.
– Как ее зовут?
– Айен.
– Почему?
– Она не причастна ко всему этому. Она невинна.
Нет, не невинна.
– И я люблю ее.
Слезы студили лицо Айен, стекая к подбородку.
– Есть что-то, что ты хотела бы, чтобы она знала, когда станет старше? – спросила Айен. У нее дрожал голос.
– Прошу, скажи ей, сколько любви я хотела ей дать.
Айен не могла говорить. Пыталась прекратить поток слез. Сделала прерывистый вдох.
– Она это узнает.
Бригадир Иеканджика крепко обняла младенца, а затем оторвала от груди, и он тихо заплакал. Бригадир положила малышку на кровать рядом с собой.
– Прощай, Айен, – сказала она, гладя дочку по голове.
Айен всегда раздумывала о том, любила ли ее мать и какой могла быть их жизнь вместе. Вот такой, как оказалось. Теплая рука, гладящая по голове, по волосам, успокаивающая.
– Я тоже тебя люблю, мама, – сказала Айен.
И нажала на спусковой крючок. Голова бригадира Иеканджики дернулась назад. Ребенок заплакал.
Айен онемело стояла, слыша свой собственный плач – и плач перепуганного, осиротевшего младенца. Подошла ближе к кровати, глядя на себя, и ребенок заплакал еще громче.
Святой Матфей что-то шептал в имплант в ухе. Айен сглотнула.
– Я тебя не слышу, Святой Матфей.
– Я молюсь за душу твоей матери.
– Спасибо тебе.
Айен с дрожью выдохнула:
– Помолись и за младенца.
– Я уже не первый месяц это делаю, – тихо ответил Святой Матфей.
В это мгновение она почувствовала себя глупо. Возможно, она позволила себе обмануться, подумать, что у этого безумного ИИ есть чувства, что его молитвы могут помочь. Айен отчаянно хотела, чтобы жизнь что-то значила. Чтобы эта жертва что-то значила. Она ничего не значит для других, ни для кого, кроме нее; а какое значение имеет она?
Иеканджика прерывисто вдохнула и вышла из комнаты. Теперь ее злость обрела ясность. У ее боли был объект. Она поняла свою собственную историю и историю Шестого Экспедиционного Отряда, поняла, что еще надо сделать, чтобы обеспечить его выживание.
– Святой Матфей, очисти доступ в зону гауптвахты, – прошептала Айен. Возможно, и не надо было шептать, учитывая громкий плач ребенка. – Нам необходимо избавить капитана Рудо от подозрений на ее счет.
– Как? – спросил Святой Матфей.
Айен не ответила. Святой Матфей открыл дверь и спроецировал карту с самым безопасным маршрутом.
Капитан Рудо находилась на гауптвахте для офицеров, не в тюрьме, в прямом смысле этого слова, где держали политкомиссаров и спящих агентов. Гауптвахта управлялась по большей части автоматическими механизмами – всего лишь ряд утепленных пластиковых камер внутри ледяного массива. Камеры не имели средств связи, чтобы их невозможно было взломать компьютерным способом. Доступ в зону охранял единственный пост военной полиции. Святой Матфей открыл последнюю дверь. Айен как ни в чем не бывало вошла на пост, а затем застрелила капрала и рядового, единственную охрану гауптвахты. Взяла идентификационную карту капрала и открыла дверь, ведущую к камерам.
Открыла первую, неосвещенную. В ней содержались два сообщника Рудо по заговору. Вглядевшись в перепуганные лица, Айен сделала два выстрела, каждому в голову. Кровь залила пол, источая пар и замерзая красным льдом. Святой Матфей продолжал тихо повторять молитвы. Это не имеет значения для его несуществующего бога, но его неразборчивые слова утешали ее.
В четвертой камере была Рудо. Айен открыла дверь и включила свет. Рудо лежала на полу, дрожа, со связанными спереди руками. Рядом лежала последняя из ее сообщников. Айен поглядела на лицо и выстрелила ей в лоб. Кровь плеснула на лед.
На лице Рудо были непонимание и страх. Это конец. Низшая точка падения женщины, всю жизнь бывшей для Айен командиром и женой. У Рудо больше не было власти. Вся ее ложь открылась, она была беспомощна.
Айен в два шага подошла к женщине невысокого роста. Схватила ее за короткие волосы и потянула так, чтобы Рудо смотрела ей в глаза. По щекам Айен текли холодные слезы.
– Нет, полковник! – сказал Святой Матфей. – Не делайте этого!
Айен проигнорировала слова святого и прижала ствол пистолета к голове Рудо.
– Моя мать мертва, – сказала Айен. – Я убила ее. Ради вас.
Рудо была такой маленькой, а Айен – такой большой, что Айен могла бы убить ее голыми руками, даже если бы капитан не была связана. Айен была в расцвете своей карьеры военного, опытная, видавшая виды. Рудо была безмерно уверенной в себе самозванкой, изменницей, самодовольной молодой женщиной, чьи махинации привели к тому, что успех восстания был возможен лишь в том случае, если Айен убьет собственную мать. Рудо продолжит действовать все последующие сорок лет, чтобы создать условия, в которых устранение матери Айен станет ключевым моментом истории.
– Я вас любила, – сказала Айен. – Всегда в рот вам смотрела. И за это вы использовали меня в качестве мерзкого убийцы.
– Я не понимаю, – выдохнула Рудо. – Мэм.
– Меня послали вы в будущем. Использовали меня. Вам было нужно это сделать. Вам было нужно, чтобы я убила свою мать, и тогда вы могли бы возвыситься, пусть вы и спящий агент Конгрегации. И вы мне об этом ничего не сказали, не сказали того, что я, оказавшись здесь, буду разгребать беспорядок, который вы устроили. И теперь моя мать мертва.
Айен приставила ствол пистолета к левой стороне головы Рудо, туда, куда в будущем никто не
