— Вы очень возмужали с тех пор, как я вас видел в последний раз, — сказал Свиридов, не отвечая на любезное предложение. Старый инженер внимательно глядел в лицо офицера и говорил без улыбки, в голосе его совсем не было теплоты.
— И вы, Иван Павлович, очень изменились, — лицемерно вздохнул Кляйвель. — Правда, прошло десять лет, памятных для всех нас… и для вас в особенности. Я никогда не забуду дружбы с вашим сыном, павшим от руки нашего общего врага. («Может быть, удастся его деморализовать, если ударить по больному месту?»)
Свиридов при упоминании о сыне слегка побледнел. Потом быстро овладел собой.
— Сегодня ровно два года со дня гибели Николая, — тихо сказал он. — Как-никак, вы учились в одном классе. И вот — вы сделали такую блестящую карьеру… Мне вина, пожалуйста, — заказал Свиридов подобострастно склонившемуся к нему официанту.
«Дикарь! — подумал Кляйвель со злобой. — Я ведь предлагал ему поужинать. Подчеркивает свою независимость!»
— Вина и чего-нибудь закусить, — отрывисто приказал в свою очередь Кляйвель.
Официант исчез с такой быстротой, что фалды его фрака не поспевали за ним. По всему было видно: он получил особые инструкции от хозяйки.
Кляйвель решил брать быка за рога.
— Известно ли вам, Иван Павлович, — начал он холодным тоном, — что «не все благополучно в королевстве Датском»?
— Это где же? — равнодушно переспросил Свиридов. — Простите, плохо понимаю поэтические метафоры.
— Это — не метафора, — воскликнул Кляйвель, — это — преступление! Ваш цех, коего вы изволите быть главным инженером, недодает белой армии десятки тысяч снарядов!
Официант, щеголяя ловкостью, подлетел с полным подносом, покоящимся на ладони правой руки.
— Виноват-с…
— Шашлыка не угодно ли? — спросил Кляйвель Свиридова. — Нет? Очень жалею, шашлык с виду хорош.
— Карачаевский барашек-с, — осмелился заметить официант, разливая вино в бокалы.
Кляйвель холодно посмотрел на него. Официант, профессиональным жестом сунув салфетку под мышку, тотчас исчез, точно его и не было.
— Чье же это, по-вашему, преступление? — первым вернулся к разговору о снарядах Свиридов.
— О, конечно же не ваше и не других инженеров, — пожал плечами Кляйвель. — И вас, и их, и вообще всю русскую интеллигенцию это большевистское море захлестнет в первую голову… если дать ему разлиться. Дело обстоит гораздо серьезнее, чем вы думаете, — доверительно продолжал Кляйвель, понизив голос. — Я не хочу вас расстраивать, но скажу вам по секрету, что здесь, в городе, имеется опасный заговорщический центр, который именует себя подпольным большевистским комитетом. Это именно он поднял известное вам восстание в Таганрогском округе, и вы знаете, какое восстание! Генералу Деникину пришлось снять несколько полков с фронта, чтобы кое-как локализовать повстанческое движение. Измена таится всюду, рядом с вами, рядом с каждым честным русским человеком!
— Измена? — переспросил Свиридов, медленно потягивая из бокала красное вино.
— Да! Лучшие сыновья Дона борются под знаменами генерала Деникина с наемниками большевистских комиссаров, а в это время рабочие вашего цеха, разложенные агитацией подпольного комитета, саботируют производство снарядов. Или вы скажете, это не саботаж?
Кляйвель впился в него глазами.
— Не знаю, — спокойно ответил Свиридов, — не знаю.
— Послушайте, — поднял белесые брови Кляйвель, — вы ведь прежде всего — русский патриот, не так ли?
— Да, я прежде всего — русский патриот, — подтвердил Свиридов, ставя свой бокал на стол, — но именно поэтому…
— Что? — быстро спросил Кляйвель.
— Именно поэтому я не испытываю особенного восторга от нападения иностранцев на Россию.
Кляйвель впился в него глазами:
— Вы — большевик?
— О нет! — усмехнулся Свиридов. — Я не люблю и не понимаю политики. Я не большевик, а просто — русский человек. — Он большими глотками отпил вина и продолжал, почти не тая насмешки: — Вас ввели в заблуждение. Никакого саботажа на заводе нет. Все дело лишь в нехватке сырья и материалов. Мы все, конечно, очень сожалеем, но что тут поделаешь!.. Я могу идти? — Он встал и окликнул официанта: — Получите, пожалуйста, я тороплюсь.
Оставшись один, Кляйвель в первый раз за последнее время понял, что его миссия будет, пожалуй, не так проста, как это думали в ставке: «Проклятые варвары! Они полны глупейших патриотических предрассудков и совсем не торопятся пожать протянутую им с Запада руку!»
* * *
Свиридов, выйдя из сада, перестал следить за своей походкой и выправкой. Там, у Сарматовой, ему не хотелось выглядеть в глазах англичанина, когда-то учившегося с его сыном, старым и жалким. Сейчас, шагая по темным и поэтому казавшимся мрачными улицам Таганрога, он сгорбился и устало переступал по выбоинам тротуаров.
Иван Павлович мысленно готовил себя к встрече с женой. Дома он бодрился. Иногда это ему удавалось.
Дойдя до одноэтажного особняка на Николаевской улице, Иван Павлович заставил себя подобраться. В квартиру он вошел этаким гоголем:
— А я, Анечка, представь, был у Сарматовой. Знаешь ли, ничего! Шашлык там жарят совсем по довоенному рецепту…
«Боже мой, как она постарела!» — с горечью подумал он, глядя на худенькую женщину в черном, встретившую его в передней. Женщина подняла на него заплаканные глаза и молча обняла его. Нет, ее не проведешь! Она его видит насквозь…
— Иди, чай на столе, — тихо сказала Анна Михайловна. — А тут к тебе с завода звонили. Просили сейчас же дать знать, как придешь.
— А кто звонил? — с неудовольствием спросил Иван Павлович, входя в столовую.
— Андрей Николаевич. Ну, садись же, я налью. Но Свиридов насторожился:
— Что это я ему среди ночи понадобился? Он подошел к телефону.
Анна Михайловна, присев к столу, с удивлением слушала странный разговор мужа с директором огромного завода.
— Процент брака сегодня почти не больше вчерашнего, — громко и почему-то возбужденно говорил в трубку Свиридов. — Из-за чего, собственно, волнение?
После паузы, которая, очевидно, была заполнена репликой директора, Свиридов сказал:
— Да, считаю нормальным. Не вижу злого умысла, Андрей Николаевич, нет, не вижу!
Он положил трубку, как показалось Анне Михайловне, не дослушав возражения директора.
— Чаю, чаю! Анечка, умираю — дай чаю! И с печеньем! И с вареньем!
Анна Михайловна молча налила стакан чаю, явно не доверяя неожиданной попытке мужа сыграть весельчака-чревоугодника.
Иван Павлович сел рядом с женой за стол и стал прихлебывать горячий чай.
