Модуль станции, на котором мне предстояло в одиночестве провести год, если сивиллянки почему-то не захотят забрать меня на планету, уже при-стыковали к причальной палубе, но переходный створ не открывали.
Выведя меня на причальную палубу, суперкарго подошел к стоящей у стены тележке с моим контейнером.
— Ручная кладь есть? — поинтересовался он.
— Все свое ношу с собой.
Суперкарго хмыкнул, но прозвучало это, как хрюканье.
— И это тоже? — язвительно заметил он, кивнув в сторону контейнера.
Я не стал огрызаться и промолчал. Уже понял, что с задиристыми элиотрейцами лучше не вступать в словесную перепалку. Себе дороже.
— Так что, грузить контейнер на модуль, или передумал? — спросил суперкарго.
— Грузить.
— Иного и не ожидал, — презрительно фыркнул суперкарго. — Что можно ожидать от задницы? Посмотрю на тебя, когда будешь возвращаться…
Я снова благоразумно промолчал. А что говорить? Если не сумасшедшими, то идиотами пассажиров здесь точно считали.
— Сейчас я открою переходный туннель, — сказал суперкарго, — он разделен переборкой на два прохода. Пойдешь по правому, а по левому выйдет задница, которая уже отбыла свой срок. Думаю, у тебя нет желания с ней встречаться.
Фраза «отбыла срок» прозвучала чисто по-тюремному, будто суперкарго направлял меня в каземат.
Я неопределенно пожал плечами. Особого желания встречаться с «узником» я не испытывал. Кто он мне, отбывающий гость планеты Сивилла, если, конечно, ему удалось там «погостить»? Никто. Так, незнакомый встречный на жизненном пути. Один из миллионов в безликой толпе.
— Пока, задница! — попрощался со мной элиотреец и открыл створ переходного туннеля. — Желаю тебе так и не попасть на Сивиллу! Сам потом благодарить будешь.
Я криво усмехнулся, ничего не сказал и шагнул в правый проход туннеля.
— Здорово, задница! — донесся сзади голос суперкарго, приветствовавшего моего предшественника на модуле.
— Да, задница, задница! — сварливо согласился обитатель модуля. — Еще та задница!
Визгливый голос показался знакомым, я приостановился и обернулся. Над суперкарго, как слон над букашкой, нависал человекоподобный гауробец и, отчаянно жестикулируя, орал:
— Только огромных размеров задница может позволить себе выбросить кучу денег, год, как в тюрьме, проторчать на станции и так и не дождаться приглашения на Сивиллу!
И вдруг я узнал гауробца. Передо мной, так сказать, собственной персоной исходил праведным гневом профессор эстетической энтомологии Могоуши. А он каким образом здесь оказался? Тоже прослышал о загадочном экзопаруснике Сивиллы?
Сердце у меня екнуло — с профессором мы были давними недругами, заочно соревнуясь значимостью своих коллекций. Пока я его опережал и по количеству уникальных экземпляров, и по качеству — я-то лично добывал свои экземпляры в экспедициях, а профессор все больше скупал у трапперов, имеющих смутное представление о правильной мумификации добытых трофеев. Однако в этот раз профессор отважился на собственную экспедицию. И…
И впустую! С души у меня словно камень упал, и я злорадно расхохотался во весь голос.
Могоуши осекся на полуслове, замер, а затем медленно повернулся в мою сторону. Несколько мгновений он всматривался в меня, пока, наконец, не узнал. Лицо его перекосилось, губы задрожали. Могоуши попытался выкрикнуть что-то оскорбительное в мой адрес, но у него ничего не получилось — от неожиданной встречи перехватило горло. Тогда он в сердцах махнул рукой и стремглав побежал с палубы прочь. Будто в моем лице узрел сатану, явившегося из преисподней, в ответ на кликушество монаха Барабека.
Я перестал смеяться и посмотрел в глаза несколько ошарашенному суперкарго. В бесчисленных фасетках его глаз отражались сотни моих копий. Видел элиотреец многое, но такой концерт, похоже, впервые.
— И как тебе благодарность? — спросил я.
— Какая благодарность?
— За напутствие так и не попасть на Сивиллу, — кивнул я в сторону, куда убежал профессор Могоуши.
Впервые бойкий на язык элиотреец не нашелся, что ответить.
И тогда я развернулся и зашагал по туннелю к модулю. Навстречу неотвратимой Судьбе, как думали сейчас суперкарго и вся команда фотонного корабля «Путник во мраке». Я же просто направлялся на охоту. Но какую!
Хлама после себя профессор оставил предостаточно. Поняв к концу пребывания на станции, что на Сивиллу его никто приглашать не собирается, он махнул рукой на приличия и опустился до крайности — даже отключил блок санитарии модуля. Обрывки фольги, пластиковые упаковки синтет-пищи, одноразовые стаканчики, тарелки, вилки и ложки, грязное белье, скомканные бумажки валялись по всей территории. Хорошо, что не додумался отключить блок регенерации воздуха, иначе от вони разложившихся остатков пищи можно было бы задохнуться. Поневоле напрашивался вывод, что Могоуши знал, кто именно будет квартировать на модуле после него. Однако, вспомнив выражение лица профессора на причальной палубе «Путника во мраке», я отмел это предположение как абсурдное. Зная обо мне, он бы устроил пакость похлеще. Скорее всего полное одиночество и пришедшее под конец понимание, что честолюбивым замыслам не суждено осуществиться, крайне негативно сказались на самочувствии непомерно себялюбивого профессора. Даже трудно представить, что случилось бы с его неуравновешенной психикой, побывай он на Сивилле. Возможно, судьба профессора Могоуши сложилась бы гораздо хуже судьбы монаха Барабека, хотя чем именно хуже, я представить не мог. С моей точки зрения, судьба монаха и без того крайность.
Попытка задействовать блок санитарии ни к чему не привела, и я обратился к системе жизнеобеспечения модуля, чтобы узнать причину этого. Поломка оказалась пустяковой — по сообщению системы жизнеобеспечения, около месяца тому назад Могоуши в припадке беспочвенной ярости запустил в блок увесистым томом Каталога частных коллекций экзопарусников (как подозреваю, не совсем беспочвенной, а в порыве ревности, рассматривая именно мою коллекцию) и повредил сенсоры качественного анализа мусора. Предложение о ремонте он игнорировал и с тех пор вел себя неадекватно нормам и правилам поведения на космической станции, балансируя на грани допустимого пренебрежения, за рамками которого управление модулем полностью переходит к системе жизнеобеспечения, и она приступает к принудительному лечению гостя.
«Жаль, что не спятил», — подумал я, прекрасно понимая, что до того, чтобы окончательно выжить из ума, Могоуши далеко. Даже перед собой он рисовался, в крайней степени эгоцентризма доходя до абсурда: как маразматик на склоне лет создавал вокруг себя неприемлемые условия существования вот, мол, никто меня не ценит с моими выдающимися способностями, — хотя здесь, кроме него самого, оценить столь неподобающее отношение к «гению» было некому. К сожалению, дальше подобных эксцентричных выходок дело не двигалось, а многие бы вздохнули с облегчением, узнай, что профессор по-настоящему лишился рассудка. Я — в первую очередь.
