Всякий раз, когда на Земле возникают затруднения, Наставник, назначенный для того, идет говорить с нею. Когда потускнело и стало меньше тепла давать солнце. Когда плантации лалы погибли вокруг всех Старых Городов. Когда начали болеть дети. Когда вдруг начала расти тяжесть… И все выправлялось. Надо было только попросить. Выправится и сейчас, когда мы отчего-то застряли возле планеты… Скин прав, не лучше ли, чтобы Земля… Раз уж Переселение невозможно… или ненужно… Но для чего же тогда Те?.. Почему — Наставник? Почему — я? Сегодня я пришел в шестой раз, и никто не обратится к Земле в седьмой… Но сколько-то она мне даст… Об этом я уже думал…»
Мысли путались. На этом месте всегда так. Из тучи капнули, будто заплакали, частые-частые мелкие дождинки…
— Ну, Наставник…
Глухой подземный гул прокатился по заброшенному старому кладбищу. У Наставника Гома пересохло но рту. Вспомнился недопитый бокал вина.
— Наставник…
Земле приходится еще и торопить его. Подталкивать. Да-да, он сейчас, он уже. Не только одному Роско из тех, кто назначен служить Земле, доводится слышать в своей жизни: «Иди!»
— Иди, Наставник.
Седой Наставник Гом, старший из Наставников Земли, едва качнулся вперед и, не успев сделать шага, пропал с дорожки, сжатой буйными зарослями. Он не увидел, как колыхнулись под зеленым ковром памятники и склепы, как зашевелилась почва. Не услышал, как заскрипел камень и глухо затрещало вековое дерево, наполовину сгнившее. Скрытые под вьюнком и мхом, разошлись трещины. Разверзлись могилы, в которых прах давным-давно истлел. По долгим извилистым лазейкам просочились наверх из глубины тела Земли капли горящей голубой ртути, как ртуть, блестящие. Повисли над травами и листьями, над изъязвленным камнем памятников.
Более всего они походили на маленькие шаровые молнии или на наведенных чьим-нибудь воображением крупных светляков, как научила Земля развлекаться людей. Капли повисели, подрожали и внезапно, как по неслышному сигналу, сорвались с мест. Их быстроту невозможно было проследить. Вот только что они переливались спокойно над зеленью, и вот — пропали. Только сверкающие зигзаги мгновение держались в воздухе.
Кое-где неведомые огни оставили после себя свернувшиеся обожженные стебельки. А некоторые из памятников треснули, как от большого жара, хотя совсем рядом с ними все осталось, как было.
Останься Наставник Гом, и он наконец увидел бы лицо женщины на полированном граните. Трещина прошла сбоку, и камень, осев, открылся.
Лицо было печальным и прекрасным.
Земля существовала всегда.
Ни у одного из землян не может возникнуть и тени колебаний, с молоком матери впитывают они эту истину. Она проникает в умы даже прежде принятия обязательности Переселений. Во многие обязанности Наставников входит оберегать детей Земли от пагубных сомнений и в этом.
Не выше обычных людей, посмертных землян и Переселенцев, стоят Наставники. Просто чуть в стороне. Забавы Земли не для них. Отдельно заботятся о собственных преемниках, продолжателях, и Земля помогает им, давая подсказки, указывая подходящих. Ищут и находят тех редких, кто в силу редчайшего совмещения случайности, а то и в силу совершенно непостижимых даже Наставниками причин годен выполнить для Земли и Земного пути то, что никому иному не удастся. И тут Земля подсказывает почти всегда.
Наставники следуют своему долгу, хотя слабости, присущие людям вообще, также не минуют их. Но Земля снисходительна и вмешивается, только если без нее уже не обойтись. Только если ошибка зашла слишком далеко. Земля снисходительна и добра, поэтому Наставники, вынужденно лишенные многих земных радостей, имеют и награду, которой, дорожат, поскольку именно она отличает их от всех остальных землян. Но и другие, посмертные земляне и Переселенцы, имеют свою награду. Земля справедлива.
За то, что следуют люди Земному пути, Переселения для них выглядят всего только продолжением их земных забав или, быть может, совсем особой, гораздо более увлекательной забавой. За то, что не многим открыто больше, и на них возложены большие обязанности, — эти редкие дольше черпают из родника богатств и даров Земли, чтобы и на их долю пришлась достойная часть удовольствий земного бытия.
Если, конечно, все будет хорошо и не прервется цепь Переселений… Но все всегда бывает хорошо на Земле. И еще есть один на Земле рожденный, кому даруются долгие стандарт-годы… Земля справедлива, но строга, и некоторые из своих законов не нарушит ни ради чего, потому что просто не умеет этого. И беспощадна к тем, кто пытается нарушить или хотя бы встал на дорогу, что ведет к разрушению основ и снятию запретов.
Любое человеческое намерение для Земли прозрачно, а поступок известен еще до его совершения. Не оттого ли дано было людям проникать в мысли друг друга, чтобы стали они более открыты и для своей заботливой и осторожной Земли? Не оттого ли избавлены земляне от походов и расстояний, чтобы свыклись с доступностью им каждого уголка, а равно — исподволь — с доступностью самих себя для своей Земли? Не оттого ли все новые и новые свойства открывает в детях своих Земля, чтобы…
Не оттого? Возможно, и не оттого. Не только оттого. Очень может быть, имеется еще какая-нибудь причина, но никто не знает ее.
Земля добра, снисходительна, справедлива и строга. Она может не только награждать, но и наказывать! Неведомые и скрытые от глаз человеческих инструменты ее — тоже часть сложной природы Земли. Как запертый в ее гигантском теле воздух, как обогревающее солнце, как подвластные раскрученной центробежной силе взамен естественного тяготения ее Срединное море и реки, леса и горы, облака и ветры. Ну и люди, разумеется. Обожающие свой дом земляне.
Незримые помощники просуществуют с Землей вовеки, и рождены они были вместе с нею, а значит, пребывали всегда.
Или даже раньше.
«Ну и что вы скажете, Наставник, теперь?» 3
…И опять то же бесконечное и краткое падение в ослепительный свет. Он хотел крикнуть, но не мог. Хотел закрыть глаза и не мог. Колючие копья света пробивали его мозг, вязкий огонь окутал тело, холодный белый туман сковал. Свет, и звон, и вздохи, и скрипы, щелчки, бормотание, звонкая живая капель, отражающаяся многократным эхом, свист, шипенье и гул — повсюду, непрерывный, то громче, то тише. И запах, как после грозы… Потом под ногами оказалось гладкое и твердое. Он обрел способность владеть собой и зажмурился — уже вдогонку пропавшему режущему свету. Постоял, унимая бешеное сердце, и осторожно взглянул вокруг, чтобы понять, куда Земля выбросила его. Да. Он, конечно, не ожидал такого, но для последнего в жизни обращения к Земле и сам не выбрал бы лучшего. Дорога, широкая, как площадь, и площадь, длинная, как дорога, и сверкающая стена в конце.
