Синьор Каньотти в ходе парламентских дебатов теперь все чаще прибегал к увесистым кулачным аргументам и площадным ругательствам, не сомневаясь, что только так можно убедить своих политических противников.
Ну, а Амилькаре Доре? С ним дело обстояло не так просто. Его, как и четырех остальных, спустили на Землю в том самом месте, откуда он вознесся ввысь. Он снова очутился в ярко освещенном Луна-парке.
Амнлькаре допил коньяк и встал. Но в голове у него роились какие-то смутные воспоминания и подозрения. Словом, ему было как-то не по себе. И вдруг он вспомнил слова шара: "Мы применим ликвидатор памяти…" "Э, нет, господа инопланетяне! Я-то помню все, и притом до мельчайших подробностей. Ваш ликвидатор не сработал, — подумал Амилькаре. — Но может, все это мне только почудилось. Слишком долго смотрел на летающие блюдца — вот фантазия и разыгралась".
Он долго стоял в мучительном сомнении. (Из Луна-парка он ушел уже давно, и теперь был почти дома.)
"Значит, я самый большой кретин из всех пяти? — рассуждал он. — Значит, этот сверкающий шар был прав? А ведь верно! Сколько раз мне хотелось дать этим демагогам ораторам по шее, а я только улыбался и аплодировал. Да и этому Пелвису Дресли тоже!"
Амилькаре почувствовал, что не мешает выпить еще коньяку. Он вошел в бар и тут же вновь ощутил тошноту. В углу четверо молодых людей стояли у проигрывателя, из которого доносился тигриный рев Пелвиса Дреслп. В противоположном углу сидела сморщенная старуха в фиолетовом платье. На голове у нее красовалась огромная шляпа с перьями и ассорти из фруктов.
На стене висел отрывной календарь. Обнаженная чуть ли не до колен Лиан Лэндсфилд с очаровательной улыбкой уговаривала клиентов пить только кока-колу.
Амилькаре не выдержал. Он содрал календарь и бросил его на пол, потом выхватил из корзины лимон и запустил им в старуху, сбив ее роскошную шляпу. Старуха от изумления застыла с раскрытым ртом. Но Амидькаре и этого было мало. Он схватил металлический табурет и изо всех сил ударил им по стеклянной крышке проигрывателя.
Раздался оглушительный треск, и музыка смолкла.
— Вот так! — сказал Амплькаре и гордо направился к выходу. Но у дверей кто-то схватил его за воротник. Он обернулся, и в тот же миг бармен нокаутировал его прямым ударом в челюсть. Двое официантов оттащили его в угол и бросили там, словно ненужную старую метлу. Пришел полицейский.
— Ну-ка дыхни, мерзавец! — приказал он.
Впрочем, Амилькаре отделался сравнительно легко. Его оштрафовали и посадили на пятнадцать суток за буйство в общественном месте.
— Счастье еще, что в баре не было моего соседа, депутата Каньотти, — сказал про себя Амилькаре, переступая порог камеры. — Получил бы я тогда не меньше двух-трех лет. Да и то принимая во внимание смягчающие обстоятельства — как-никак это я его избирал!
Норберт Винер — всемирно известный ученый, математик, философ, основоположник кибернетики. Советскому читателю хорошо знакомы его книги "Кибернетика и общество", "Творец и робот", автобиография "Я — математик" и др. Кроме того, перу Винера принадлежат два научно-фантастических рассказа; один из них предлагается вниманию читателя.
Мозг — своеобразный орган. Он ведает всеми ощущениями тела, но сам ничего не ощущает, когда к нему прикасаются, когда его режут скальпелем. Один человек умрет от легкого сотрясения мозга, а другому можно голову пробить ломом и у него только характер испортится. Последнее время вошло в моду проделывать над мозгом жуткие вещи с помощью игл и раскаленной проволоки для лечения различных депрессивных психозов. Это страшная операция, и она не внушает мне доверия. Иногда она уничтожает совесть пациента и почти всегда уродует его здравый смысл и душевное равновесие.
Например, в одном чикагском страховом обществе был агент, восходящая звезда, которого правление очень ценило. К несчастью, им часто овладевала хандра, и, когда он уходил со службы домой, никто не знал, воспользуется ли он лифтом или шагнет за окно десятого этажа. В конце концов правление убедило его расстаться с крохотной частичкой лобной доли мозга и он согласился лечь на операцию. После этого восходящая звезда взошла. Ни один агент со дня основания общества не совершил равных подвигов в области страхования. И в знак признательности он был сделан его вице-президентом. Однако все упустили из виду один факт: лоботомия не способствует тонкости суждения и осторожности. Когда страховой агент стал финансистом, он потерпел полный крах, а с ним и общество. Нет, я бы не хотел, чтобы кто-нибудь менял схему моей внутренней проводки.
Это напомнило мне про случай, о котором мне недавно довелось услышать.
Я принадлежу к небольшому кружку ученых, которые раз в месяц встречаются в отдельном кабинете малоизвестного ресторанчика. Считается, что мы приходим туда обсуждать научные статьи, но на самом деле нас туда приводит разносторонность интересов и словоохотливость, свойственные всей нашей компании. Здесь не место надутым педантам. Мы высмеиваем друг друга немилосердно, а если вам это не по вкусу, что ж — дверь открыта для всякого, кто хочет уйти. Сам я нечто среднее между математиком и инженером, большинство же участников этих сборищ — медики. Да сжалится небо над официантками, когда у врачей развязывается язык! Не стану утверждать, будто порой свет электрических лампочек мертвенно синеет, а в воздухе попахивает серой, но в целом это близко к истине.
Душа нашей компании — Уотермен. Он заведует государственным сумасшедшим домом, расположенным примерно в пятидесяти милях от города, и смахивает на преуспевающего добродушного и довольного жизнью владельца кулинарной лавки. Он невысок, толст, обладает моржовыми усами и совсем лишен тщеславия. Обычно он является в сопровождении какого-нибудь бедняги, которого он взял под свое крыло. На этот раз он пришел с высоким болезненного вида человеком, фамилию которого я не расслышал. Он как будто был врачом, но в нем чувствовалась стеснительность, которую я часто замечал у геологов или инженеров, пробывших слишком долго вдали от цивилизации, где-нибудь в горах Кореи или в джунглях Борнео. Стеснительность эта порождается, с одной стороны, отвычкой от цивилизованного мира и, с другой, — чрезмерной застенчивостью и недовольством собой. Некоторым из этих ребят приходилось проделывать вещи, которые для цивилизованных людей не проходят безнаказанно и навсегда оставляют в душе рубцы и шрамы.
Не знаю почему, но разговор зашел о лоботомии. Кажется, один из инженеров поинтересовался, не может ли эта операция помочь его психически больному дальнему родственнику. Каждый из присутствовавших имел свое мнение по этому вопросу. Некоторые считали лоботомию полезной, однако большинство — даже нейрохирурги — и слышать о ней не хотели.
