Когда в лаборатории появилась Таня, я поначалу не обратил на нее никакого внимания. Заморыш из интеллигентской семьи. Бледное матовое лицо, серьезные глаза с ироническими искорками. Длинные стройные ноги, но угловатая походка подростка. Никакого сравнения с Верой - та постоянно несла свое ладное тело, как на праздник.
Работая в лаборатории, мне пришлось освоить специальность электрослесаря. Правда, таковой у нас числился по штату, но его "явление народу" происходило главным образом в день выдачи зарплаты. Это был кудрявый, залихватский парень с белозубой нагловатой улыбкой. Звали его Анатолием, а прозвали "Толиком на роликах". Он был закреплен еще за одной лабораторией. Когда он был нужен нам, мы искали его "у них", они - у нас. А его величество Толик на роликах в это время где-то развлекался в кино с очередной своей "фирмовой" девчонкой.
Он отлично разбирался в субординации и приходил только по вызову руководителя лаборатории или его зама. А если требовался кому-то из мэнээсов, то в ответ на упреки говорил: "Овладевайте смежными профессиями, ученые мудрецы. А то чуть что - Толик да Толик. Возьмите головы в руки. Вон вас сколько тут понатыкано. А я - один на всех".
Впрочем, он никогда не отказывал Вере. Если она его просила, он вскидывал руку к виску и восклицал: "Будьсделано!" А сам ел ее глазами и облизывался как мартовский кот. Того и гляди - замурлычет. Иногда он ухитрялся, будто бы прося ее передвинуться, слегка провести рукой по спине, а Вера грозила ему пальчиком и так супила выщипанные - ниточками - брови, что это можно было истолковать равным образом и как серьезное предупреждение, и как поощрение. Когда она заметила, что это меня злит, то сказала: "Разве его можно принимать всерьез?" Житейский опыт в то время у меня был совсем куцый - и я успокоился. А чтобы не зависеть от Толика на роликах, за пару месяцев освоил профессию электрослесаря так, что мог разобраться в небольших поломках аппаратуры.
И вот однажды, когда я колдовал с проводкой на задней стенке шкафа термостатов, случайно услышал разговор обо мне. Прежде чем я успел выйти на свет, подружки наболтали столько, что предпочтительней было оставаться в укрытии...
... - Нахваливаешь все своего Петеньку, а я замечаю, что на тебя Николай Трофимович око кладет, - говорила Верина подружка.
- А, пускай себе.
- Так он же не так, как Евгений Степанович, а по-серьезному. Пригляделась бы. Видный мужик. С него девки глаз не сводят, а он все внимание - на тебя. Проходит мимо - чуть не приклеится.
- Э, что там внешность. Вон Толик на роликах покрасивше его.
- Так Толик - слесарь. - В таком деле, сама знаешь, и слесарь может академиком оказаться. - Чего же зеваешь? - Сама знаешь, у меня Петенька есть. - Нашла красавца. - А что? У него глаза ласковые. Жидковат, конечно, но сейчас в моде нежные, интеллигентные...
- Так Николай Трофимович еще интеллигентней. Как-никак ведущий научный сотрудник. У него ставка в три раза побольше, чем у твоего Петеньки.
- Зато у Петеньки будущее. Николай Трофимович на своем "ведущем" надолго застрянет, а мой через годик кандидатскую защитит - и в "головные". А может, сразу докторскую. Слышала, что о нем академик с нашим профессором говорили? И потом, к твоему сведению, Николай Трофимович не сам в квартире. С матерью. Квартира двухкомнатная, двадцать девять с половиной метров. Другая ему пока не светит. Надо к ним идти жить. Мамаша у него крепкая, долго протянет... С чужим ребенком, в расчет возьми, тоже возиться не очень захочет. А у Пети мать в другом городе. Когда женится, его в общежитии долго держать не станут. У меня дома - пару месяцев перебьемся, зато квартиру на Печерске получим. Там как раз заложили дом по новому проекту. Улучшенной планировки.
- Ну и умнющая девка ты, Верка, - хихикнула подружка.
- Любой вопрос, как говорит наш академик, надо в перспективе рассматривать. Футурологией интересоваться...
Внезапно в разговор двух подружек ворвался накаленный яростью срывающийся голос:
- Скоро замолчите, девчонки? Слушать противно!
- Чего ж так? - с удивленной ехидцей пропела Верина подружка.
- Вы же о людях, а не о лошадях толкуете. - О людях, о людях. Лошади зарплату не получают. А ты, если будешь такой горячей, у нас не задержишься. - Не угрожайте, не боюсь. Я узнал голос: новенькая, Таня. - Не связывайся. Она горячая по молодости. Ничего, это проходит. - Молодость или горячность? - фыркнула подружка. - И то, и другое. Пересмеиваясь, они собрались, переобули туфли, и ушли. Вскоре, как я слышал, ушла и Таня. Я просидел за шкафом, опустошенный, минут пятнадцать, - хотя можно было уже вылезать.
В тот день, я не зашел, как условились, к Вере. Долго бродил по городу один. Уходящее солнце зажигало пламенные блики на оконных стеклах верхних этажей, иногда бросало золотые монетки в зелень деревьев. Становилось тише и глуше порывистое дыхание Киева: шум автомобильных моторов, движение и рокот людских толп; я присел на скамейку в сквере, прислушался к себе, убедился, что опустошенность моя не болезненна. Просто чего-то лишился, чего-то не хватает. Но лишиться надо было. Чувство вторичности, невсамделишности происходящего не подвело. Оно как бы предохранило меня от поспешного шага... "Не совсем молодой человек, - сказал я себе, - не разыгрывайте трагедию. Для хорошего артиста у вас слишком много рассудочности..."
На второй день Вера старалась не смотреть в мою сторону, ждала, когда я подойду к ней и объясню, почему не пришел. Я не подходил. Тогда она разочек, проходя мимо, будто ненароком задела меня бедром. Извинилась. Я так ответил "пожалуйста", что сотрудники оглянулись, а у нее отпала охота толкаться. Она рассердилась уже по-настоящему. А я вначале подумывал даже, не перевестись ли в другой отдел. Но потом решил остаться. Что-то удерживало меня в этой лаборатории. Кажется, я уже знал, что именно, но уточнять не стал...
В отношениях между тремя лаборантками внешне ничего не изменилось. Однако по непонятной причине стала часто биться посуда, закрепленная за Таней; то трехгорлая колба, то бачок, не говоря уже о пробирках. Однажды пища, которую она приготовила для кроликов, оказалась пересоленной, я не подозревал, чьих рук это дело, думал: виной - Танина неопытность. Наш добрейший профессор Рябчун замечание ей сделал: "Мечтать, конечно, надо, это хорошо, и все-таки на работе, уважаемая, следует быть собранной, аккуратной". А она отвернулась от него, и в глазах ее - слезы.
На очередном производственном собрании о трудовой дисциплине выступила Вера. Как пример несерьезного отношения к работе помянула Таню. Только тогда до меня, как до жирафа, дошла простенькая истина. Пришлось и мне выступить. Обвинять Веру и ее подругу в подлости я не мог - фактов не было. Говорил о внимательности к молодым работникам, похвалил Таню за то, что привела в порядок лабораторный журнал. Профессор Рябчун только кряхтел да поддакивал.
