— Смотри! — крикнула она вдруг. — Они…
Он и сам увидел. Дюжина крохотных тварей проникла в палатку и, вскарабкавшись на Сола, вынюхивала лучшее место для укуса.
Сос ринулся на них, грохнув булаву оземь. Сола отбивалась палицами, но зверьков становилось все больше. Отряды землероек были неукротимы. На каждую, сшибленную неуклюжим ударом, тут же с оскаленными зубками набрасывалась жадная толпа других. Вмиг разорвав тельце неудачника, они тут же сжирали его.
— Мы не сможем перебить всех! В воду!
Они распахнули палатку, подхватили Сола и с шумом вошли в реку. Сос зашел по грудь, стряхивая крохотных чудовищ. Руки кровоточили от укусов, ранок на телах было достаточно, чтобы свалить с ног. Быть может, он все-таки ошибся касательно яда?
Маленькие злобные толпы сгрудились у воды, и в какой-то момент он подумал, что маневр удался.
Но вот самые решительные прыгнули в воду и поплыли, прикипев бусинками глаз к своей мишени. Следом поплыли и остальные, и вскоре на поверхности реки заколыхался живой ковер. Теперь-то уж было ясно, почему поверхность земли мертва!
— Нам надо скрыться, плывем!
Глупыш уже перелетел на противоположный берег и беспокойно раскачивался на ветке.
— Но как же палатки, снаряжение?
Женщина была права. Палатка им необходима — ночью они беззащитны перед мотыльками. Землеройки могли противостоять насекомым своим количеством, но крупные существа…
— За палатками я ещё вернусь, — он охватил согнутой рукой подбородок Сола и начал на боку подгребать к берегу. Булава где-то потерялась, да и зачем она сейчас?
Спотыкаясь, они выбрались на берег. Сола склонилась над больным, а Сос — не без отвращения — снова бросился в воду. Теперь, без ноши, он поплыл быстрее, но ближе к берегу пришлось прорываться сквозь слой копошащихся хищников. Когда Сос почувствовал их у самого лица, его передернуло от омерзения. Он набрал в легкие воздуху и нырнул, стараясь проплыть как можно дальше. Затем оттолкнулся ногами о дно и — наискось — рассек поверхность воды. Землеройки брызнули в разные стороны, он вдохнул через стиснутые зубы и нырнул снова.
Выскочив на берег, он побежал, наступая на пищащие мягкие комочки, подхватил первый попавшийся тюк и сорвал с колышков свою палатку.
Мерзкие зверьки сновали среди поклажи, шныряли в складках скомканной палатки. Прижав вещи к груди, боясь останавливаться, он на бегу отряхивал ношу, но грызуны вцепились накрепко, их острые мохнатые мордочки тыкались ему в лицо, иглами зубов рвали кожу, словно издеваясь, норовили прыгнуть в глаза.
Сос неуклюже бухнулся в воду, чувствуя вокруг все тот же живой ковер, и бешено заработал ногами. Теперь он не мог скрыться под водой — конструкция снаряжения была плавучей, палатка наполнилась воздухом, и обе руки оказались заняты. Крохотные дьяволы продолжали свою пляску на снаряжении, впиваясь коготками в его губы, нос. Зажмурив глаза, он упрямо колотил ногами, надеясь что плывет в правильном направлении, а проклятая мелюзга копошилась уже в волосах, вгрызалась в уши, пытаясь забраться в ноздри. Он услышал хриплый крик Глупыша и понял, что птица прилетела встретить и направить его — благо, в воздухе ей ничего не угрожало. Сос втягивал воздух сквозь стиснутые зубы, чтобы не дать землеройкам набиться еще и в рот.
— Сос! Сюда!
Сола звала его. Мысленно поблагодарив её, он поплыл на звук — и вот зыбкое месиво осталось позади. Он снова обогнал их!
Поток промыл снаряжение и палатку, выдворив захватчиков, и теперь он мог окунуться с головой, чтобы течение снесло последних животных.
Ноги Солы мелькали перед ним, указывая дорогу. Ничего более прелестного он не видел.
Вскоре он растянулся на берегу. Девушка принялась освобождать его от ноши, сваливая ее в илистую грязь.
— Иди! — крикнула она ему в ухо. — Они уже рядом.
Идти, идти, несмотря на смертельную усталость. Он с трудом поднялся на четвереньки, отряхнулся, как большой лохматый пес. Укусы горели на лице, руки отказывались разгибаться. Он поднял Сола, вскинул на спину и заковылял по крутому склону холма. Он задыхался, хотя еле передвигал ноги.
— Иди! — снова прозвучал её пронзительный крик. — Иди-иди-иди!..
Сос видел её перед собой, с поклажей. Материал палатки свисал, шлепал её по мокрому заду. Сказка, а не зад! — Он попытался сосредоточиться на этом, чтоб не замечать нестерпимой тяжести на плечах.
Бегство — кошмар изнеможения и тоски — длилось вечность. С тупым усилием он переставлял одеревенелые ноги.
Он падал и тотчас поднимался, подгоняемый безжалостным воплем, тащился ещё одну бессмысленную тысячу миль, падал снова… Мохнатые мордочки с окровавленными блестящими зубками тыкались в глаза, ноздри, рот; мягкие тельца сплющивались, визжали и бились в агонии под его великанскими ступнями, превращаясь в жижу из хрящей и крови; и невероятные, снежно-белые крылья кружились повсюду, куда он ни бросал свой взгляд.
И было темно, и он дрожал, лежа на промозглой земле рядом с трупом. Он перевернулся, удивляясь, почему ещё жив, и вдруг раздался шум крыльев, коричневых крыльев с желтыми пятнами, и Глупыш опустился на его лоб.
— Милый, — прошептал он, поняв, что мотыльки ему не страшны, — и погрузился во мрак.
Дрожащие отблески огня коснулись его век и заставили проснуться. Рядом лежал Сол, ещё живой. В хаотической пляске теней пылающего костра он увидел Солу. Она сидела совершенно голая.
Затем до него дошло: они все обнажены. После водяной купели на теле Сола оставалось ещё некое стыдливое подобие одежды, но он, она…
— Я положила все у костра, просушиваться, — сказала Сола. — Тебя так жутко трясло, что мне пришлось стащить с тебя эти мокрые тряпки. И с себя…
— И правильно, — ответил он, удивляясь, как ей удалось его раздеть. Вероятно, она порядком помучилась, тяжесть его тела была не по силам женщине.
— Я думаю, все уже высохло, — сказала она, — Вот только мотыльки…
Его взгляд наткнулся на палаточную ткань. Сола так удачно выбрала место для костра, что его тепло проникало сквозь легкую сетку на входе и грело внутренность их убежища, не наполняя его дымом.
Мужчин она положила навзничь, головой к свету, сама примостилась на корточках у их ступней, слегка подавшись вперед, чтобы нейлоновый скат палатки не касался её спины. Положение вряд ли удобное. Но как зато смотрелась ее неприкрытая грудь!
Он упрекнул себя в излишнем внимании к её прелестям в столь неподходящий момент Но этим заканчивалось всегда, физическое естество настойчиво напоминало о себе всякий раз, как он смотрел на неё. Сос вспомнил сон, и его озарила догадка: он боялся соблазниться женой друга и тем самым — обесчестить себя. Сола все сделала быстро, разумно, даже смело, и было бы оскорбительно с его стороны придавать ее действиям двусмысленность. Но видеть её рядом — обнаженную, желанную — и с чужим браслетом на руке!
