-"И поэтому ваши люди выбросили на пол все мои книги?"
-"А как еще узнать, что Вы читаете? Ладно, если хорошие книги. Хорошая книга может спасти человека, но плохая навеки погубит его. А вот, кстати, что-то нашли!" – следователь принял из рук дюжего молодца истрепанную самиздатовскую книгу, отпечатанную на плохом принтере, полистал ее и покачал головой: "Ай-ай-ай, Андрей Палыч, это же "Советия", книга, возглавляющая список запрещенных книг!"
-"Между прочим, я автор этой книги."
-"Это не является основанием, на котором можно хранить дома запрещенную книгу."
-"Неужели и нынешнее правительство ее тоже запретило? Наверное я написал неплохую книгу, если даже четверть века спустя ее продолжают запрещать! Хотя не очень понимаю, чем она вашим-то хозяевам не угодила ?"
-"Не притворяйтесь, Вы все прекрасно понимаете."
-"Нет, в самом деле. Я писал эту книгу в начале 1990-х годов, с одной целью – прояснить недоразумение, широко распространившееся в головах моих сограждан. Недоразумение, которое уже тогда начинало приводить к тяжким последствиям. Дело в том, что когда погиб Советский Союз, и страну стали делить по национальному признаку, оказалось, что чуть ли не большинство жителей этой страны не знают к какой национальности они на самом деле принадлежат. То есть, конечно, у всех были паспорта и там в пятой графе у каждого была записана какая-нибудь национальность, и большинство людей верило тому, что там было написано. Но вся беда в том, что в официальных бумагах вообще всегда пишется много всякой галиматьи, совершенно не соответствующей действительности. Для того, чтобы быть, например, русским, надо с детства воспитываться внутри русской культуры. Между тем, революция 1917 года фактически эту культуру уничтожила, как и множество других культур, существовавших на одной шестой части суши.
И вот во время распада Советской страны появились люди, которые стали громко сетовать по этому поводу и говорить, что хорошо бы все эти нации "возродить". Возможно, у них были благие намерения, но они не понимали, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Во всех их попытках "возрождения" было нечто от этнографического театра. Человек, внезапно заметивший, что у него в паспорте написано "русский", наслушавшись призывов вернуться к своим корням, и никогда прежде не бывавший в церкви, вдруг в сорок лет крестился и начинал следовать всем православным обрядам. Но все почему-то было чужим. И обряды чужие, и праздники другие, совсем не те, к которым привык с детства. Отец и дед, всю свою жизнь бывшие атеистами, вдруг оказывались как бы не его предками, и вместо обретения корней, он обрубал все свои корни, и оказывался в свободном пространстве. Но особенно нелепо все это выглядело, когда у человека в паспорте стояло название какой-нибудь малой народности, к которой уже даже его предки имели весьма далекое отношение, и ему приходилось креститься, только для того, чтобы доказать свою "русскость", но в атмосфере разгулявшегося национализма это могло только усилить подозрительность по отношению к нему.
В результате всех попыток восстановить русскую нацию получилась лишь сверхновая историческая общность людей "россияне".
И вот, когда я наблюдал за всем этим театром националистического абсурда, мне пришла в голову чрезвычайно простая мысль. Зачем нам нужно что-то из себя корчить? Почему мы не можем быть самими собой? Национальность изменить невозможно. Это то, что заложено в тебе с детства, это та среда, в которой прошли первые годы твоей жизни. Все мы, носившие при коммунистическом режиме название "советский народ" действительно выросли в едином культурном пространстве: мы смотрели одни и те же фильмы, рассказывали друг другу одни и те же анекдоты про ненавистных правителей, переписывали друг у друга на магнитофон одни и те песни запрещенных бардов, носили одну и ту же национальную одежду – джинсы и шапку-ушанку, и питались блюдами одной и той же национальной кухни – сибирскими пельменями и котлетами по-киевски. Вне зависимости от того, что было записано у нас в паспорте в пятой графе, объективно мы были людьми одной национальности, но название этой национальности не стояло ни в одном паспорте. Но так уж устроена человеческая психика: пока вещь или явление не имеют названия, они как бы невидимы для нашего сознания. Мы можем постоянно спотыкаться об этого невидимку, но замечаем его лишь тогда, когда он обретает имя. Мне казалось, что достаточно лишь дать моему народу имя, и реки крови, льющиеся в так называемых "межнациональных" конфликтах, иссякнут, потому что люди поймут: они убивают не инородцев, они убивают своих соплеменников, которых в детстве мучили в такой же в точности советской школе, как и их самих, и по тем же самым учебным программам.
Но какое имя дать этому народу? Слово "советский" в те времена несло с собой слишком много отрицательных ассоциаций, но именно этим словом этот народ назывался в течении 70 лет. Переименовать народ – значить отказаться от его истории, и без того очень короткой по сравнению с историями других народов. Народ без истории – это уже не народ. Поэтому переименовывать было нельзя, но можно было попытаться очистить это слово от посторонних ассоциаций. Прежде всего надо было объяснить людям что "советский" – это обозначение национальности, а не партийной принадлежности. Для того, чтобы быть советским, вовсе не обязательно быть коммунистом. Советский антикоммунист всегда был весьма распространенным явлением, хотя, конечно, он мог открыто заявить о своем присутствии далеко не во все периоды советской истории. Другим недоразумением было мнение, что советский человек в силу своего названия должен предпочитать Советы как форму государственного устройства, скажем, парламентской республике. Советы просто когда-то дали имя народу, но теперь это имя зажило своей жизнью. Точно также американцы не обязаны быть поклонниками Америго Веспуччи, только за то, что он дал их континенту свое имя.
Но было еще одно недоразумение, связанное с понятием "советский народ", значение которого я недооценил, когда писал "Советию", но которое имело роковые последствия. Дело в том, что в доперестроечные времена этим термином обозначали все население Советского Союза. Однако не все жители СССР были людьми советской национальности. Хотя большинство жителей СССР составляли атеисты, имелся значительный процент верующих, а религии сохраняли в себе элементы культур тех народов, которые жили на этой территории до возникновения советского народа. И если человек рос, допустим, в православной семье, с детства находился в этой культурной среде с ее особыми обычаями, обрядами, и праздниками, то он, наверное, был русским не только по паспорту. Но я тогда не знал, что есть такие люди, что древние народы продолжают тайно существовать на территории СССР. Я вырос и прожил первую половину своей жизни в сугубо атеистической среде. Я думал, что верующие – это какие-то реликты, бабки в платочках, которые скоро вымрут, и не придавал им большого значения. Но именно поэтому мой план прекращения межнациональных конфликтов оказался утопичен – я не понимал, что между собой воюют действительно разные народы: древние народы друг с другом, и советский народ с древними народами.
