- Тогда почему они подписывают бланки? - опасно спокойным тоном спросил Виктор. - Почему поворачиваются спиной?
- Я могу объяснить.
Виктор со слабым интересом посмотрел на нее.
- Хотите меня переубедить? А что ж, попробуйте.
- Давайте зайдем с другого конца, - Светлана запнулась, но лишь на мгновение. - С чего все началось? Возьмите обычную девушку, каких тысячи. Несколько лет она работает, копит на квартиру. И вдруг узнает, что ждет ребенка. Молодой человек вмиг испаряется или уговаривает ее "подождать". Что она сделает? Окажется на улице без работы, с долгами? Нет, сделает аборт. Потому каждой матери и выплачиваются послеродовые компенсации, потому и идут кампании против наркоманок и алкоголичек. Та девушка родит здорового ребенка, получит сумму, которой ей хватит года на четыре, и потом уже решит, воспитывать его или сдать в интернат. Причем, заметьте, общество ее не осудит. Так кому стало хуже?
- Я понял, - вежливо произнес Виктор. - Должно быть, вы так и поступили. У вас все?
- Выбирать может каждый, - настойчиво продолжала Светлана. - Взрослого человека нельзя заставить жить с нежеланным ребенком: он искалечит его и себя. Бюджет захлебывается от нефтяных денег, алиментов платить не нужно. Но если вы хотите дышать полной грудью - дайте воздуха и сыну. Право на выбор имеет каждый.
- Вы понимаете, что такое ответственность за другое живое существо? - тихо-тихо спросил Виктор. - Знаете, как легко манипулировать детьми? Убедить ребенка, что ты один желаешь ему добра, а папа висит у него гирей на шее? Или согласиться на такой невинный, такой безобидный укольчик?
- Виктор, но кому и зачем нужно манипулировать...
- Очень талантливыми детьми, - подчеркивая каждое слово, произнес Виктор. - Гениальными детьми, любящими своих родителей.
Он кивнул вниз, на памятник Афанасию Никитину.
- Лешка когда-то считал меня таким. Первопроходцем, благородным героем, путешественником. Через площадь от памятника стоит церковь - в ней когда-то был шахматный клуб. Потом здание вернули церкви, детей, конечно, выгнали на улицу. А лет восемь назад открыли новый кружок, на Трехсвятской. Туда я Алексея и привел.
Алексей Авдеев, вспомнил я утренние новости. Самый молодой претендент на звание чемпиона мира по шахматам...
- Вам помогли китайцы, потому что Тао Ван - чемпион мира? - незнакомым голосом спросил я. - Они надеются устранить соперника через вас?
- И поэтому я не стал их выгораживать, - кивнул Виктор. - Тао Хо, троюродный брат чемпиона... как нехорошо.
- Так что произошло? - подала голос мать девочек. - Как у вас сына увели?
"Увели". Все, Стокгольмский синдром. Тихо шифером шурша, едет крыша не спеша... Я тряхнул головой. Нет, все правильно, это я идиот. С преступником нужно говорить, его нужно убеждать, успокаивать, принимать его сторону.
Виктор долго молчал. Прошло минуты три, прежде чем он открыл рот - и запищал зуммер.
- Вы связались с Алексеем? - резко спросил Виктор у человека на экране.
- Мы работаем над этим. - Голос седоватого человека звучал уверенно. - Виктор, мы пойдем на уступки, но нам нужно что-то и от вас.
- Конечно. - Виктор щелкнул переключателем, и большой экран погас. - Я дам вам еще час. Целых шестьдесят минут, в течение которых вы сможете подумать о своей карьере и о том, что с ней будет, когда обломки этого здания накроют весь квартал. Я не требую вертолета, чемодана денег и созыва внеочередной сессии ООН. Я просто хочу поговорить с сыном.
- Еще один такой щелчок, и с вами перестанут разговаривать, - заметила Светлана, когда Виктор отошел от ноутбука. - Если вы не начнете освобождать заложников, они пойдут на штурм.
- Они даже не эвакуировали всех людей из здания, - поморщился Виктор. - Не пойдут.
- Так расскажите про сына, пока есть время. Что с ним?
- Замолчите. - Он вдруг поднял руки к голове, словно защищаясь от боли. - Замолчите!
- Виктор, я пытаюсь вам помочь...
На Светлану зашикали. Девушка опустила голову.
- До него вот-вот дойдет, что он сотворил, - тихо проговорила блондинка рядом со мной. - И тогда он распояшется.
Я посмотрел на нее. Ей было около сорока, может быть, даже больше. И ей было очень страшно.
- Вы-то что здесь делаете? - Я перевел взгляд на ее туфли. - Играете в Золушку?
- Я больше подхожу на роль злой мачехи, - грустно улыбнулась она. - Хотя для интернатских детей все мачехи добрые, лишь бы взяли в семью. Вам, например, хотелось найти родителей?
Я моргнул.
- Постойте. Как вас зовут?
- Анжела.
- Родион. - Я невольно посмотрел в сторону пальто, где остался именной пропуск. - Анжела, откуда вы знаете, где я вырос?
Она проследила за моим взглядом.
- Вот оттуда, - кивнула она. - На вас пальто такого же кроя, как когда-то у моих ребят. Помню, я сама ездила на фабрику: проверяла ткань, беседовала с мастерицами... Я угадала?
- Да, - помолчав, согласился я. - Другие мне просто... не подошли.
- А еще я видела ваши картины. "Сквозь трамвайное стекло" - это ведь вы?
- Я шесть лет водил трамвай. Как раз в позапрошлом году, когда я ушел, с Тверского проспекта сняли последние рельсы. Отложилось в памяти, наверное.
- Шутите? Вместо того, чтобы рисовать?
- Чтобы не умереть с голоду, - пожал плечами я. - Вы ведь и сами пошли в уборщицы не от хорошей жизни, верно? Или...
Анжела покачала головой, вглядываясь в Виктора. Тот, хмурясь, набирал что-то на ноутбуке. Рядом лежали пистолет и спутниковый телефон.
- Неужели трансляцию в сеть устроит? - почти с любопытством сказала Анжела. - Ребята в прошлый раз до такого не додумались.
Я вопросительно поднял брови.
- Я была старшей воспитательницей, когда в "Архимеде" начался бунт. Разбудили среди ночи: еле успела халат накинуть. Согнали всех в столовую... страшно, темно... холодно очень; зима была.
Она обняла себя руками.
- Почему? - Я бросил взгляд на Виктора. - Почему дети на такое пошли?
- Им было одиноко, - просто ответила Анжела. - Хотели изменить законы, чуть ли не жаловаться президенту собирались. Мне кажется, им хотелось домой, к родителям. Или просто в семью. Вы же знаете: усыновят десять, двадцать ребят, но всегда найдется и тридцать пятый, и сорок шестой...
- Я, наверное, был семьдесят девятым, - кивнул я. - И вы тоже?
- Хм? Нет, я потребовала, чтобы меня вычеркнули из списков. - Анжела совсем по-детски покраснела. - Ждала маму...
- Простите...
- Ничего. Так вот, в новостях сказали правду: жертв при штурме не было. Ребят разоружили, все отправились в разные интернаты. Но один, Юра, не выжил: порок сердца. Он жил в той комнате, где все началось. Не стал брать в руки оружие, но и не донес: пошел в столовую вместе со всеми. А потом... просто не поднялся с пола.
