— Да, вы совершили сегодня много ошибок, — сказала она. — Ваша церемония встречи — пародия. Ваш мед должен находиться вверху, на сквозняке, чтобы его запах разносился по всему дому. И ни в коем случае вам не следовало разливать его — это неуважение к гостю.
— Вот как?
— И нельзя говорить слишком громко. Повышенный тон означает враждебность. Тон может сделать ваш комплимент саркастическим.
— О, — сказал он гораздо тише. — Вы знаете все, что нужно.
— Кроме того, вы не должны называть женщину полным именем. Вне моего семейного круга меня зовут Домин.
— Я вижу, наши попытки перенять ваши обычаи чаще всего превращаются в оскорбления.
— Мы считали это преднамеренным. Непрерывное осмеяние наших обычаев, презрение, фразы вроде «вытащить пробку» и даже ваш запах…
— Запах?
— Вы никогда не задумывались над тем, что запах тел отвратителен?
— Нет. Но мы займемся этим.
— Вы — Победители. И мы все ненавидим вас. Лишь ваш уход может изменить это. Даже честно осуществляемая, ваша политика — геноцид. Зачем вам наши обычаи?
— Есть золотое правило: мы стараемся обращаться с вами так, как хотели бы, чтобы вы обращались с нами, если бы ситуация оказалась иной.
Типичный пример логики Победителей. Ее народ систематически истребляется, а он хочет усвоить его привычки, как будто хорошие манеры могут оправдать убийство. Вдобавок она должна служить ему.
— Возможно, со временем вы поймете наши намерения. Мы не варвары, и хотим помочь вам в том, в чем вы сами себе помочь не можете. Само предназначение «излишков» соответствует целям природы — выживают лучшие.
— И вы тоже хотели бы, чтобы мы уничтожали вас миллионами, — если бы правили вами? — недоверчиво спросила она. — И ваши вдовы служили бы нашим мужчинам?
— Я не надеюсь, что вы все сразу поймете, — ответил он. — Но в общем… да, Я не могу рассказать вам всего, что случилось в космосе. Но я не убивал Битула. Вы сможете увидеть его снова.
С этого дня у нее появилась постоянная возможность отравить его. Он разрешил ей ходить по магазинам одной и ел то, что она готовила.
Он во всем старался следовать местным обычаям: ходил развлекаться вместе с ней, смешивался с толпой, расспрашивал обо всем и всегда выслушивал ответы.
Он изо всех сил старался устранить свой запах, но это удавалось ему лишь на час-два.
Он беседовал с кэзскими интеллектуалами и умел признавать свои ошибки. Она начала уважать Генри,
Вскоре появились небольшие изменения и в политике Победителей — явное следствие их непрерывного впитывания знании. Кое-кто из местных администраторов перешел в «излишки», а некоторые кэзо, бывшие там, перешли в категорию нужных. Коррупция стала делом небезопасным.
Однако все кэзо по-прежнему жаждали возмездия, хотя и понимали тщетность этого желания. Победители были слишком сильны, безжалостны и быстро устраняли заговоры.
Создавались легенды, порожденные мифологией. Частью мифа было пророчество о ребенке-Победителе, который постарается облегчить бремя побежденных/Этот ребенок будет обращаться с кээо, как с равными, не выделяя себя. И в день расплаты из всех чужеземцев в живых останется только он один.
Уже находились такие, кто считал, что мир стал лучше с, тех пор, как была ликвидирована перенаселенность и введён контроль за ресурсами. Легенда о дне расплаты грозила и в самом деле остаться легендой.
Но она не могла не исполнять свой долг.
Девочка лет десяти перебегала от дома к дому, а за ней ехала полицейская машина, безжалостно догоняя ее. Ревела сирена. Голова беглянки была вымазана сажей и напоминала волосатые Головы Победителей. Она тяжело дышала.
Девочка была красива. Но, очевидно, ее только что приписали к «излишкам».
Домина поставили корзину с бельем на землю и издала призывный запах. Девочка вскарабкалась по решетке и затаилась в ветроходе.
— Но мне нельзя прятаться здесь! — заплакала она, поняв, что это дом Победителя.
— Больше тебе прятаться негде, — ответила Домина. — Это твой последний шанс. Если удастся получить разрешение…
Они вошли в кабинет Генри. Тот сидел, просматривая бумаги, что занимало большую часть его рабочего времени. Девочка вскрикнула, увидев его.
— Что случилось, Домин?
Голос Генри был ровен и спокоен. Он надел очки.
— Полиция гонится за этим бедным ребенком. Я не хочу, чтобы она умерла.
Генри нахмурился.
— Я не могу нарушать закон. Но, может быть, это ошибка, — он повернулся к девочке. — Кто ты?
— Говори ему правду, — быстро проговорила Домина. — Он может читать твой запах, как кэзо.
Запах уклончивости исчез.
— Я Сирена. Мою семью только что приписали к «излишкам». И я убежала.
Генри нажал несколько кнопок. На экране компьютера появились буквы.
— Твои родители сочли, что они несовместимы. Они вели себя антиобщественно. Это правда?
— Да.
— На Земле это назвали бы разводом и не было бы причины переводить их в «излишки». Иначе я сам был бы отнесен к ним.
У Домины мелькнул проблеск надежды.
— Но здесь, на Кэзо, по закону твоего народа такое поведение считается незаконным. Да будет так!
— Но она же не виновата! — вырвалось у Домины.
— Не всегда есть возможность отделить невинного от грешника. Вы сами были невиноваты, Домин.
Она промолчала. Девочка без, семьи немедленно относилась к «излишкам».
— Сирена, — обратился Генри к девочке, — ты в самом деле хочешь, чтобы твои родители выжили?
Девочка дрожала. Вместо нее ответила Домина.
— Победитель, я могу понять все, что вы делаете, кроме этих непрекращающихся убийств. Спасите ее семью!
Полицейская машина остановилась возле дома. Генри нажал кнопку, и на экране появился кэзский чиновник.
— Она здесь, — сказал ему Генри.
— Вы хотя бы разберитесь! — Домина не хотела отступать. — Не может быть, чтобы она не имела права на жизнь. Посмотрите на неё внимательней!
Кэзо на экране выжидал:
— Вы вмешиваетесь, Победитель?
— Нет.
— Но они уничтожат ее! — не унималась Домина. — А она всего лишь жертва обстоятельств.
Генри вздрогнул.
— Домин, население должно быть сокращено вдвое, — он глубоко вздохнул — И мы еще не достигли цели. Процесс должен быть объективным. Если его не завершить вовремя, ресурсы планеты будут истощены, и ваш народ ожидают голод, эпидемии, анархия. Мы вынуждены убивать сегодня, чтобы вы могли жить завтра, свободные от дурной наследственности… И мы не можем позволить неоправданных исключений, ибо это начало коррупции.
