... Кабинет пуст. Только: широкий стол, два, мертвых сейчас, телефона и пара одинаковых кожаных кресел, мягких, как пух.
На столе тетрадь раскрыта и на левой странице после кляксы помечено:
"7 марта.
Командир Русско-Орловского отряда говорил, что черносотенцы в своих квартирах натравливают красногвардейцев на Советскую власть и евреев. Что же делать: казарменные помещения разбиты в дым по вине немецких оккупантов, а денег нет.
Спросил, как кормят ребят - плохо, очень, говорит, плохо. Кроме того, много босых. Все это - плюс мерзавцам и контр-революции. Относительно черносотенной агитации приказал выяснить.
9 марта.
Вызвал Крутоярова. Обиделся. Мы, говорит, снабжаем из последних крох, а что они, говорит, загоняют все на толкучке, то на это никаких наркомпродов не хватит.
Все же Крутояров - крутой упродкомиссар: посадил в подвал зав. третьим распределителем. Уворовал четыре фунта хлеба. Это диктатура.
12 марта.
Сегодня проводил доклад о международном в 68 полку. Коряво. Это повстанческая масса и на всякую политику им начхать. Борьба с Петлюрой для них - грабеж, а потом домой. Много и таких (выяснил по расспросам), что желают Советскую власть, но без жидов. Оказывается, в отряде почти никакой политпросветработы не ведется: большинство политкомов - офицерье, остальные беспартийные.
15 марта.
По Базарной шла женщина, уронила кулек с огурцами. Мимо шел парень в обмотках и башлыке, поднял три штуки, упрятал в карман. Я говорю, чтобы отдал огурцы женщине, а он покрыл матом и добавил: "Молчи, жид. Скоро вам амба". И это есть революция?
Поеду на фр... (зачеркнуто). А тот тип так и ушел с огурцами. Мелочь, но интересно.
17 марта.
Звонили из Люблинской волости. За последние восемь суток, неизвестно кто, уводит на полях крестьянский скот. В Тырхове два случая поджога бедняцких хат. Несомненно: - события в городе и деревне тесно связаны.
Сегодня на пленуме ставлю вопрос о связи с Б-ской дивизией.
20 марта.
Провожали торжественно отряд. Он эшелоном отправляется на Калинковичский участок. Красногвардейцы ругаются, командиры глупо смеются.
Мое предложение прошло: Белевич сегодня выезжает в Брянск. Крутояров сказал, что из центра прибыл вагон муки. Пломбы сорваны: двести пятнадцать пудов ухнули. А сегодня распределители выдавали по восьмушке. Фронт в сорока верстах слишком. Петлюровцы пассивны.
23 марта.
Вернулся Лапицкий, сопровождавший эшелон. Взволнован, оброс щетиной. По прибытии на фронт красногвардейцев стали провоцировать, будто поляки собрали огромные силы и нашим частям грозит гибель.
Полки снялись с позиций. На собрании, где присутствовал Лапицкий, обвязав себе лицо, будто раненый, из боязни самосуда, постановили немедленно отправиться домой.
Дальше Лапицкий рассказывал, что коменданты поездов, выделенные отрядом, с наганами в руках требовали от железнодорожников подвижной состав. Терроризована вся линия. При отказе администрации расстреливали, красногвардейцы самочинно забирали паровозы, а машинистов под угрозой смерти заставляли ехать без пропусков и семафоров. По пр... (зачеркнуто). Надо действовать, всех собрать и... ждать гостей к утру.
22 часа.
Лапицкому приказал дать в помощь Крутоярову людей для охраны продскладов и ссыппунктов.
А на улицах, словно рождество: шумно, много шляются. Приказал расставить патрули, никаких скопищ не допускать. Всех шептунов обывательской породы - в подвал. Довольно!"
--------------
X.
"Всем... всем... всем..."
Дальнейшие события разворачивались, как кино-лента. В ночь с 24 на 25 марта станция стала принимать первые эшелоны повстанцев. Перепуганные на смерть железнодорожники молча наблюдали, как обглоданные теплушки выплевывали серошинельную гвардию.
В воздухе висела топорная ругань, и в ругань клином врезались разухабистые частушки:
Ленин Троцкому сказал: брось трепаться,
Погуляли, значит, надо ушиваться.
Тщедушный паровоз был запален, словно заезженная лошадь. Всклокоченный машинист, в рваной блузе, сошел с паровоза и, пошатываясь, направился в депо.
С платформ, по сходням, на перрон сгружали пулеметы, зарядные ящики, телефонные аппараты, проволоку, брички с вывороченными, страшно торчащими оглоблями и передками.
- Скворцов, давай ящик, ччорт!..
- Эй, брргис-сь!
- Легче, легче, дьяволы!
Выводили грязных, обросших навозом коней. Они тревожно поводили ушами и ржали протяжно. Красногвардейцы нещадно лупили их ремнями:
- У... у... сука!
- Гип. Гип... Вылазь. Н-но!
Несколько человек, гремя котелками, в растерзанных полушубках бестолково носились по станции:
- Братишки, и где здесь бухвет?
- А воды нема туточки, а?
- Катись, бухвет!..
В конце платформы запаливали печь у станционного куба, рубили шашками бревна.
Под тусклым фонарем с разбитым стеклом, у дверей багажного отделения сидел на мешках с хлебом молодой еще парень и, сопя, отмечал в списке карандашом:
П р и в о р о в Кузьма - командир 1-й роты пошол к пытлюри.
С к а ч к о в Дмитрий - фуражир ..... у штаба духонена.
К р и в о р о т о в Кузьма ........ самосудом погип.
Е г о р ю к Никифор - помкомандира .......... са...
Парень остановился, зачеркнул "са", пожевал губами, посматривая на столпившихся вокруг солдат и, усмехаясь, вывел:
"... скинутый пад аткос как контра".
В аппаратной рыжеволосый, рябой человек в офицерской фуражке, поигрывая блестящим кольтом, диктовал дрожащей телеграфистке депешу:
"Всем... Всем... Всем...
Именем республики тчк Приказы зпт распоряжения зпт исходящие подписью большевистских комиссаров зпт путевки продмаршрутов зпт прочие ведомственные переброски всей линии категорически приказываем исполнению не принимать страхом революционной ответственности".
Лицо телеграфистки, как известь. В аппаратной холодно. На подоконниках снег. Замерзшие пальцы едва сжимают рычажок. Нервничая, телеграфистка всхлипывает.
В руках рыжеволосого человека холодно поблескивает кольт.
--------------
Уком был освещен всю ночь: шло совещание. И лишь под утро постановили выслать на станцию парламентеров.
Город еще ничего не знал. Утром, когда парламентеры шли к станции, на улицах, как всегда, толпились очереди у магазинов и распределителей. На перекрестках кое-где серели шинели милиционеров.
Коммунары вышли к станции; крепко упираясь в землю, стояли пулеметы. Перед ними размеренным шагом прохаживались часовые. Над станционным зданием было поднято черное знамя восстания.
Парламентеры остановились.
- Я был прав, - тихо сказал Быстров. - Это не стихийная вспышка, а организованное выступление. Мы пришли поздно.
