Но сын Ланселета... да, сына Ланселета она бы обрекла на смерть, не моргнув и глазом. Ланселет Артуру - ничуть не более близкая родня по крови, чем Гавейн, однако ж Артур предпочитает Ланселета, всегда и во всем обращается к нему, ни к кому другому. Точно так же, как она сама всегда оставалась в тени Вивианы, - никому не нужная, обойденная сестра, которую в королевы никогда не выберут, - Моргауза так и не простила Вивиане того, что та назначила для Утера Игрейну, - вот так же и беззаветно преданному Гавейну суждено вечно прозябать в тени более яркого Ланселета. А если Ланселет лишь играл с чувствами Моргейны или обесчестил ее - тем больше причин его ненавидеть.
Ибо с какой бы стати Моргейне рожать Ланселетова бастарда втайне и безутешно горюя? Или Вивиана решила, что ее ненаглядный сынок слишком хорош для Моргейны? От внимания Моргаузы не укрылось, что на протяжении всех этих бесконечно долгих месяцев девочка украдкой проливала слезы: итак, она брошена и оплакивает свою любовь?
"Вивиана, будь она проклята, играет в чужие жизни, точно в бабки! Не она ли бросила Игрейну в объятия Утера, ни на миг не задумавшись о Горлойсе; не она ли увезла Моргейну на Авалон; теперь она надумала разбить жизнь и Моргейне тоже?"
Если бы только убедиться наверняка, что ребенок - действительно от Ланселета!
Видя, как Моргейна мучается схватками, Моргауза жалела о том, что не обладает могущественной магией, способной облегчить роды; вот и теперь она сокрушалась о том, что в магии почти не смыслит. Живя на Авалоне, она не проявляла интереса к друидической мудрости, да и упорством не отличалась. Однако же, будучи Вивиановой воспитанницей, она перенимала то одно, то другое у жриц, ласкавших ее и баловавших; а те, добродушно, как бы между делом, - так взрослый потакает ребенку, - показывали ей заклинания и магические действа попроще.
Ну что ж, вот теперь-то она ими и воспользуется. Моргауза заперла двери покоя и заново разожгла огонь; срезала три волоска от шелковистого пушка на головке ребенка и, склонившись над спящей Моргейной, отстригла несколько волосков и у нее. Уколола шпилькой пальчик младенца и тут же принялась его укачивать, унимая пронзительные вопли; а затем, бросив в огонь тайные травы и волосы, смешанные с кровью, прошептала некогда подсказанное ей слово и уставилась в пламя.
Дыхание у нее перехватило. В гробовой тишине пламя вспыхнуло и угасло, и на мгновение взгляду ее открылось лицо - совсем юное, в обрамлении светлых волос; на лицо падала тень от рогов, а синие глаза, так похожие на Утеровы, казались совсем темными...
Моргейна не погрешила против истины, когда сказала, что этот мужчина явился ей в обличье Увенчанного Рогами бога; и все-таки солгала... Моргауза могла бы и сама догадаться. Итак, для Артура накануне коронации был устроен Великий Брак. Входило ли в замысел Вивианы еще и это: ребенок, рожденный от двух королевских родов?
Позади послышался чуть слышный шорох. Моргауза вскинула глаза: Моргейна с трудом поднялась на ноги и теперь стояла, вцепившись в спинку кровати. Лицо ее было бледнее смерти.
Губы ее едва двигались; но взгляд темных, глубоко запавших от пережитых страданий глаз скользнул от огня к колдовским предметам на полу перед очагом.
- Моргауза, - потребовала она, - пообещай мне, - если любишь меня, пообещай, - что ни слова об этом не скажешь ни Лоту, и никому другому! Обещай, или я прокляну тебя всеми ведомыми мне проклятиями!
Моргауза уложила дитя в колыбель, обернулась к Моргейне, взяла ее под руку и повела назад к постели.
- Ну же, приляг, отдохни, маленькая, мы это все непременно обсудим. Артур! Почему? Это Вивиана постаралась?
- Обещай, что будешь молчать! - твердила Моргейна, возбуждаясь все больше. - Обещай, что никогда больше об этом не заговоришь! Обещай! Обещай! - Глаза ее исступленно блестели. Глядя на нее, Моргауза испугалась, что та доведет себя до лихорадки.
- Моргейна, дитя...
- Обещай! Или я проклинаю тебя силой ветра и огня, моря и камня...
- Нет! - оборвала ее Моргауза, завладев руками собеседницы в попытке ее успокоить. - Смотри: я обещаю, я клянусь!
Никаких клятв ей приносить не хотелось. "Надо было отказаться, надо было все обговорить с Лотом..." - думала она. Но теперь поздно: она уже поклялась... А Моргаузе совсем не хотелось испытать на себе силу проклятия жрицы Авалона.
- А теперь приляг, - тихо проговорила она. - Тебе нужно уснуть, Моргейна.
Молодая женщина закрыла глаза; Моргауза уселась рядом, поглаживая ее по руке и размышляя про себя. "Гавейн предан Артуру, что бы там ни произошло. От Гавейна на троне Лоту добра не дождаться. А этот... неважно, сколько уж там сыновей будет у Артура, этот - первый. Артур воспитан в христианском духе; то, что он - король над христианами, для него очень важно; это дитя кровосмешения он сочтет за позор. Всегда полезно знать какую-нибудь мрачную тайну своего короля. То же и о Лоте; я его, конечно, люблю, однако я взяла за труд разузнать кое-какие подробности его грехов и интрижек".
Младенец в колыбельке проснулся и закричал. Моргейна тут же открыла глаза - как поступают все матери, заслышав детский плач. Едва в состоянии пошевелиться, она прошептала:
- Мой малыш - это ведь мой малыш? Моргауза, я хочу подержать его.
Моргауза собиралась уже вложить ей в руки спеленутый сверточек, но вовремя одумалась: если Моргейна возьмет ребенка, ей захочется покормить его, она полюбит сына, она не останется равнодушна к его судьбе. Но если отдать его кормилице прежде, чем Моргейна увидит его личико... что ж, тогда она никаких таких чувств к ребенку испытывать не будет, и мальчик достанется приемным родителям. А ведь оно недурно вышло бы, чтобы перворожденный сын Артура, сын, которого отец никогда не дерзнет признать, был всей душою предан Лоту и Моргаузе как истинным своим родителям; чтобы братьями ему стали сыновья Лота, а не сыновья Артура, которыми тот, возможно, обзаведется в браке.
По лицу Моргейны медленно текли слезы.
- Дай мне моего малыша, Моргауза, - взмолилась она. - Дай мне подержать малыша, я так хочу...
- Нет, Моргейна; у тебя недостаточно сил, чтобы баюкать и кормить его, - ласково, но неумолимо произнесла Моргауза. - И к тому же... - Жена Лота быстро измыслила отговорку, в которую девочка, неискушенная во всем, что касается детей и родов, непременно поверит, - если ты хотя бы раз возьмешь его на руки, он не станет брать грудь кормилицы, так что нужно отдать ей малыша, не откладывая. Ты сможешь подержать его, как только чуть окрепнешь, а дитя привыкнет к ее молоку. - И хотя Моргейна расплакалась и, рыдая, протянула к ней руки, Моргауза унесла ребенка из комнаты. "Вот теперь, думала она, - мальчик - приемыш Лота, и мы обзавелись оружием против Верховного короля. Я же надежно позаботилась о том, чтобы Моргейна, когда она поправится, осталась к сыну равнодушна и согласилась поручить его мне".
