– Все равно ее тут нет, этой улицы. И дома тоже. И площадь! – спохватился он. – Не «Октябрьская», а «Площадь седьмого ноября»!
– Хорошо, хорошо. Чего ты разбушевался-то?
– Но ведь не совпадает!
– Что не совпадает? С чем? С тем слоем, в котором ты жил? Ну и что? Они все отличаются, какие – сильно, какие – не очень.
Мухин с трудом проглотил комок.
– Петр… Где я?..
– Знаешь, что первое приходит в голову тем, кого перекинуло? Что они попали в ад! – Петр искренне рассмеялся и повел рукой, охватывая одновременно и Новоарбатский гастроном, и книжный на другой стороне, и всю Москву разом. – Никто не соглашается принять это… ну, не за рай, так хоть за чистилище. Все ждут после смерти какого-то большого кайфа, а получают вон чего… – Он цыкнул зубом и отвернулся к окну.
– Так что я получил?
– Да практически ничего. Но ничего и не потерял. Слоев много, и в каждом ты существуешь – за исключением тех, где ты уже попал под машину, отравился грибами, или, допустим, тебя кто-нибудь грохнул. Вообще-то, перекидывает многих, но человек редко может это осознать. У тебя там что было, на родине?.. Ядерная война? Обычное дело, – сказал Петр, не отрывая взгляда от двух девушек в коротких юбках. – Есть хочешь? – неожиданно спросил он.
Виктор вроде бы не хотел, но стоило ему об этом подумать, как в животе громко булькнуло. Теща в обед накормила одним супом – да и тот, кажется, съел кто-то другой.
– Понятно, – сказал Петр. – Притормози-ка.
– Здесь запрещено. Арбат проедем, свернем на Гоголевский…
– Здесь нет Гоголевского бульвара, – раздельно произнес он. – А слово «запрещено» для тебя потеряло смысл. Сегодня. Во сколько?
– Без чего-то семь, – сказал Виктор, покорно останавливаясь возле подземного перехода.
Петр вышел и направился к фургончику с датскими хот-догами. Палатка на колесах стояла задом к дороге, лицом к гастроному, и Мухин не видел, ни как Петр заказывал, ни как он расплачивался.
Виктор потянулся было к магнитоле, но раздосадованно хлопнул ладонью по ноге. Не до музыки…
Он пытался убедить себя в том, что все эти слои, все эти сомнительные истории с реинкарнациями – или как их называют? – это чушь, бред и сказки для блондинок.
Там – умер, здесь – воскрес… И как, спрашивается, воскрес, если здесь он прожил те же тридцать два года? Вселился в готовое тело?.. прямо в женатого зоолога, да?.. как злой дух в монашку, да?.. вселился, да?..
Мухин внезапно иссяк и с отвращением посмотрел в зеркало.
Да, да, да.
Он спорил не с Петром, а с самим собой, и это было гораздо хуже – потому, что было бесполезно. Потому, что Виктор все отчетливей вспоминал тот мир… или тот слой, в котором разговаривал с Константином, а через него, как сквозь ряску, уже проглядывал другой, – приснившийся во сне… Споря, Мухин все больше соглашался с тем, что эта жизнь, с синей «девяткой» и «Проблемами зоологии в средней школе», принадлежит не ему.
И вот теперь он согласился окончательно.
Да. Его перекинуло. Другого объяснения не найдется.
Петр довольно спортивно добежал до машины и, еще толком не усевшись, бросил:
– Гони.
Мухин механически вдавил педаль и лишь потом обернулся – вокруг палатки происходила какая-то суета, впрочем, скоро обзор закрыл подошедший автобус.
– Все нормально, – заверил Петр, вручая ему длинную булку с розовой сарделькой. Кроме четырех хот-догов он взял две пол-литровых банки пива и пачку сигарет. – А зачем тебе тумбочка?
– На дачу ехал, – сказал Виктор, изрядно откусывая.
– Снял бы. Больно приметно.
Мухин с тревогой посмотрел назад, но около бывшего – или нынешнего? – роддома Грауэрмана проспект изгибался, и гастроном уже пропал из вида.
Через несколько секунд по улице разнеслась сирена, и в лобовом стекле замелькали блики от двух маячков. Виктору даже и зеркало было не нужно – за ними ехали два патрульных автомобиля.
– Бензина много? – осведомился Петр и, швырнув недоеденную сардельку в окно, достал из-под куртки здоровенный пистолет.
– Ты им деньги заплатил? – спросил Мухин.
– Зачем? У меня же ствол.
– А с милицией что делать будешь?
– По обстоятельствам.
– Какие еще обстоятельства? У нас «Жигули», а у них два «БМВ»!
– А у нас обойма на двадцать патронов, – в тон ему произнес Петр и, покачав пистолетом, коротко пояснил: – Это «Стечкин».
– Ты спятил?!
– Почему? Неплохая пушка.
За «Прагой» Виктор хотел свернуть к бульвару, но Петр придержал руль.
– Не надо, – сказал он. – Прямо давай, к центру. Отрывайся.
Машин было много – и впереди, и по бокам, поэтому как оторваться, Мухин не представлял. Патруль почти уперся ему в бампер и снова зыкнул сиреной, но вдруг ушел в сторону и остановился у тротуара.
– Не за нами, что ли? – буркнул Виктор.
– Ч-черт… – прошипел Петр. – Все испортили.
Мухин молча обогнул библиотеку, пересек площадь и заехал в какой-то темный переулок.
– Разыграл, да?..
– Проверил, – сказал Петр. – Машину ты водишь неважно.
– Так ты заплатил?
– Я за бутерброды людей не убиваю. – Он извлек из пакета второй хот-дог и с приятным пшиком открыл пиво. – Да ты ешь, ешь!
– За бутерброды – нет, а за что убиваешь?
– По обстоятельствам, – повторил он.
– И какие же у тебя обстоятельства?
– Разные. Сам увидишь, – сказал Петр и смачно хлебнул из банки. – Запомни текст: «Уникальный рецепт вишневого пирога». Дашь объявление в какой-нибудь газете. В любой.
– Глупость… И что дальше?
– Я тебя найду.
– А чего меня искать? Вот он я…
– Не-ет, – нетерпеливо возразил Петр. – Не здесь дашь, а в другом слое. Ты ведь сам пока не выбираешь, этому не сразу учатся.
– Почему в другом слое? – опять не понял Виктор.
– В этом ты не задержишься. Так всегда бывает: воспоминания запутаны, связи разорваны… Тебе деваться некуда. Ты перекинутый.
– С чего ты взял, что я к тебе приду?
– Все куда-нибудь, да приходят… – изрек Петр.
Он тщательно вытер рот салфеткой и, отряхнув руки, поднял пистолет.
– Убери. От него порохом воняет.
– Что, Витя, боишься?
– Боюсь…
Мухин, не шевелясь, покосился на ствол – «Стечкин» был настоящий. И от него едко пахло порохом.
– Не бойся, Витя. В смерти ничего страшного нет. Потому, что ее самой нет.
– Не стреляй.
Петр взвел курок.
– Не стреляй…
– «Уникальный рецепт вишневого пирога». Запомнил?
– Не стреляй!
– Не бойся. Хуже не будет…
