Властимир залился краской. Поставил кубок. С достоинством проговорил:
— Вы заблуждаетесь. Этот бесценный отвар поддерживает мужскую силу, и его надо принимать каждый день. Мне нужен наследник…
— Не видать вам наследника, если хлебать что ни попадя! — вскричал Мил в запале. — Ваш лекарь — бессовестный враль. Или, скорее, наймит соседнего королевства, которое враждебно вашей фамилии. Хотите знать, каким сбором вас потчуют? Две части сонного корня, три части слабинки и целых пять частей повисухи. А повисуху дают солдатам, когда желают оградить захваченный город от их непотребных забав.
Властимир побледнел. Пальцы сжались в кулак.
— Ты… ты не лжешь?
— На кой ляд мне лгать тебе?
Принц откинулся на спинку кресла.
— Еще ни один подданный не говорил мне «ты».
— Я чужак и не твой подданный. К тому же никакой принц до сих пор мне не «тыкал».
Властимир вдруг захохотал, причем так заразительно, что Мил тоже не выдержал и рассмеялся. Затем принц спросил:
— Как назвала тебя мать?
— Милом. А Друженом назвал отец.
— Чтоб ты был мил женщинам и дружен с мужчинами?
— Именно так.
— А меня мать назвала Снегом. Властимир — чепуха. До власти ли над миром? Свои бы границы удержать; соседи зарятся на наши земли. А снег, говорила она, холодный и чистый, и когда по весне тает, становится водой, дающей жизнь.
Мил подумал. Принц — белокурый, светлоглазый, белокожий. И одет в белое, как будто для того, чтобы полностью оправдать данное матерью имя. Но он не холодный, а теплый.
— Какой из тебя Снег? Ты — Снежик.
— Ты снова прав. Кормилица рассказывала, что умирая, мать просила: «Принеси Снежика, дай взглянуть…»
— Отчего она умерла?
— Родами. Она была заморская принцесса. Красотой славилась необычайной… и глаза разного цвета, как у тебя.
Мил встрепенулся. Стало быть, Разноглазых женщин надо искать за морем? Вот не пошел бы на казнь — и не узнал бы. А что же сам принц? Потребовалось зрение Разноглазых, чтобы определить: светло-серые глаза принца и впрямь разных оттенков. Один отдает в чуть приметную зелень, в другом — намек на синеву. Однако даже этим зрением Мил не разглядел в принце дара, которым благословенны Разноглазые. От матери не передается, лишь от отца? Или же… Дар в нем убит? Отварами да настоями, которыми потчует его придворный лекарь? А чем тот же лекарь пользует короля? Какая отрава превратила Доброяра Великодушного в живой труп?
Мил выложил свои догадки Властимиру Снежику. Принц задумался, прижав пальцами подрагивающий уголок рта.
— Вызови лекаря, — предложил ему Мил. — Я в два счета заставлю его сознаться.
«Тогда ты не выйдешь живым из дворца, дознаватель!» — ворвалось в его мысли. Одновременно принц покачал головой:
— Я не хочу, чтобы тебя убили. За лекарем стоят влиятельные люди…
Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату вбежала прелестная девушка, закутанная в отрез лиловой ткани, подпоясанная куском черных кружев. Ее темные волосы были заплетены в две косы, стянутые в узел под подбородком; девушка была босая, плечи и тонкие руки обнажены.
— Верния! — Властимир Снежик вскочил. — Опять удрала от нянек?
Мил был настолько изумлен, что не сообразил встать. Покачиваясь и поводя руками, точно в танце, принцесса подошла к брату, прижалась щекой к его груди.
— Это ты… — выдохнула она, отстраняясь.
На пороге возник сконфуженный капитан Погребец.
— Оставьте, — махнул рукой принц.
Капитан прикрыл дверь.
Верния засмеялась негромким шелестящим смехом. И уселась прямо на пол возле Мила. У нее были черные раскосые глаза, подрисованные углем.
— Моя сестра безумна, — с горечью пояснил принц. — Она не вынесла того, что случилось. Ей было тринадцать лет.
Верния потянулась к Милу, обняла за колени. Пропела:
— Это ты-ы…
На нежных плечах он заметил давние, едва различимые шрамы от царапин и ссадин.
— Ты-ы сла-авный…
Милу рассказывали: Верния — дочь короля от второго брака. После рождения ребенка королева Развея растолстела до безобразия и остаток века коротает затворницей, не уделяя внимания ни безумной дочери, ни больному супругу.
«Зато она тайно правит королевством, на пару с советником Ильменем», — пришла неожиданная мысль, несомненно, подсказанная извне.
— До-обрый… — Верния положила голову Милу на колени; подрисованные глаза мечтательно глядели в стену.
В сильном замешательстве Мил взглядом спросил у принца: «Что делать?».
— Не прогоняй ее. Обычно Верния боится чужих, но ты ей понравился.
Она повозилась, устраиваясь поудобнее. На мгновение Мил рассердился. Принцесса ведет себя, точно продажная девка в кабаке. Уж не наиграно ли ее помешательство? Не водит ли она всех за нос? В здешнем дворце куда ни плюнь — сплошной обман!
Уверенный, что так оно и есть, Мил глянул на девушку зрением Разноглазых, прислушался; иначе бы не посмел. Однако принцесса и впрямь оказалась безумна. У Вернии не было мыслей — лишь смутные желания, ощущения, обрывки воспоминаний. Ей было хорошо рядом с Милом, и это чувство спокойного довольства вызвало образ другого мужчины. С ним ей тоже однажды было хорошо. С ним она испытала восторг, блаженство, исступление страсти. Одурманенная порошком из чуд-корня, потерявшая власть над собой, позабывшая прошлое и настоящее, Верния билась и каталась на постели, кричала: «Еще, еще!», а тот человек, в таком же дурмане безумства, утолял свою похоть, кусал ее нежное тело, рвал кожу ногтями…
Сельский парень Мил задохнулся от омерзения, Разноглазый дознаватель Дружен запомнил лицо негодяя.
Вынырнув из воспоминаний принцессы, он уставился в лицо Властимиру.
— Снежик, если злодей жив, я его найду.
Принц с сомнением покачал головой, прикусил начавшую подрагивать нижнюю губу. Затем вызвал Погребца, приказал увести Вернию.
— Мил, — начал он неловко, глядя в сторону, — я вот подумал… Во дворце не осталось не бравших вину, а приказывать горожанам я не могу. Боюсь, они не вступятся за чужака.
— Эка важность! Купи любого. Утром отправь человека с деньгами; половину — сразу, остальное — потом.
— Я не могу, — тихо повторил принц.
— У тебя что, денег нет? Я дам.
— Не могу… — у Властимира дрогнул голос. — Прости.
«Не уговаривай. Без толку это», — услышал Мил. И не стал тратить слов.
* * *
Закатное солнце утонуло в мутных тучах, ползущих на Велич-город с далекого моря. Чаши цветного стекла на верхней террасе были темные, скучные; белые стены дворца стали серыми, золоченые статуи на галереях потускнели.
