Александр Зорич - Ноги Эда Лимонова

-  Ты бы лучшематери помогла… Возьми хоть кулек… Мне еще игрушки твои таскать! - с добродетельным родительским пафосом произнеслаЛюдмила.

Она побудительно воздела вверх яркий пакет с тремя псевдолермонтовскими пальмами, торчащими из стилизованного бархана. Красная надпись: «Egypt. Duty-free shop». Егоза бросилась исполнять.

Нужно ли говорить, что Иван тотчас узнал ее, хотя видел лишь однажды? Он обнял взглядом всю эту щемящую брюнетистую прелесть, всю ее сразу - и черную косу, и глаза-вишенки под черной бахромой ресниц, и прерафаэлитский очерк скулы. Взор его души сфотографировал, всосал целиком это смугло-желтое, как крем-брюле, веселое, трепещущее и живое, неумолимо ускользающее, уже ускользнувшее.

«Но зачем она приглашала? Зачем адрес, телефон?» - в тупом оцепенении повторял Иван.

Он дошагал до гостиницы за каких-то полчаса.

Скомкал вещи, оставил уборщице на чай несколько бумажек с настороженным Богданом Хмельницким (его товарищ из Олимпийского комитета учил: таково гостиничное комильфо). Пересчитал оставшиеся в портмоне гривны - менять назад, или ну его к черту? За эти проведенные в Малороссии дни он даже отучил себя называть местные деньги рублями и притерпелся к их настоящему, как будто из славянского фэнтези засланному названию - «гривны». «Hrivnas» было написано на лбу гостиничного обменного пункта.

Спустился на ресепшн сдавать номер. Чтобы не молчать - очень уж хотелось по-гамлетовски, крестовыми взмахами меча, то бишь иронического рассудка, рассечь все эти занавеси лжи, гобелены умолчаний - спросил, когда следующий московский поезд и есть ли билеты.

Администратор, советская женщина с благочестивой прической-гулькой, заверила его - в Москву всегда можно уехать.

«А еще жизнь хороша тем, что всегда можно уехать в Москву. Обобщение в духе молодого негодяя…»

За окном купе бесновалась непроглядина-ночь. Изредка мокрую сажу вспарывали желтые полустанки, чудом не сожранные тьмою. Случалось, поезд останавливался - вот Курск, скоро Орел… Зомбически слонялась по перронам припозднившаяся пьянь.

Некурящий Иван стоял в задымленном тамбуре. Приятно холодило лоб оконное стекло.

В конце концов, подумалось Ивану, Эду Лимонову, который, как божок, воссиял над всей этой мелкой историей, с женщинами не больно-то везло. Точнее как будто везло, но на самом деле нет.

© Александр Зорич, 2008