- Я спокоен, - повторил он. - Но отправлюсь я сейчас с вами, потыкал пальцем, - Лео. Вы мне задолжали последний сеанс. Если помните, конечно. Я намерен, черт вас возьми с вашей заботой, продолжать, ясно вам?
Поднялся, сильно хромая, пошел к вертолету поодаль от дороги. Теперь Папа пересадил Ладислава на четырехместный "Молуф", так что места должно было хватить всем. Обернулся.
- И не три часа! - заорал он. - А столько, сколько мне понадобится, чтобы выудить, наконец, что-то стоящее из кучи вашего фамильного дерьма!..
4
У него был один-единственный шанс, и, кажется, шанс этот оказался удачным. Впрочем, со всей уверенностью можно будет сказать, только когда он выйдет отсюда. Или не выйдет.
Когда за Папой, встревоженным и хмурым, с привычным уже чавкающим звуком прихлопнулась дверь, Питер распустил затекшие мышцы лица. Пару минут было просто необходимо посидеть, собираясь с мыслями и силами. Он сел прямо на пол. Так.
...Я сыграл хорошо - все, вплоть до последней секунды. Бесноватый Питер Вандемир и ошарашенный, недоумевающий его шеф Лео Валоски - что может быть приятнее для глаз! Ревун на входе не зарычал, и это было самой большой моей удачей. Нет, похоже, система охраны здесь с годами не модернизировалась, а только надстраивалась, и второй эшелон действительно надо включать вручную, когда пройден уже первый, - я еще поразился и не поверил, когда оба раза видел, как Папа поворачивает древнющий медный рубильник, это вроде церемониала какого-то у него, что ли... Хотя, если он где-нибудь здесь, внутри, всобачил "глаз", сколько же веселых минут я ему доставлю. Впрочем, надеюсь, что нет. Мне, собственно, больше не на что надеяться...
Закряхтев от неудобной позы, Питер, не вставая, стащил через голову пиджак. Или вот пиджак. Вполне мог не выдержать. Очень даже мог. Но выдержал. Питер встал на пиджак коленом, в два рывка сорвал подкладку. Все инструменты были на месте. Выполненные из особой керамики грязно-бурого цвета, толщина самого массивного не более полусантиметра. Ломик, клещи, резак, прочее. Бог Меркурий отнесся благосклонно. Питер приступил к решетке. Страшно подумать - решетка, дверь, еще одна дверь и еще одна решетка, - и это если он угадает с первого раза. Хотя на этот счет у него тоже, имелось соображение. Последние дни Леонард Валоски, отправляясь в Хранилище, находился там строго одинаковое (и очень небольшое) количество времени. Судя по протяженности коридора, это могла быть только самая первая от входа комната. В крайнем случае, вторая. Последние дни - с того момента, как в конторе появился сотрудник Интерпола Дастин Лэгг.
...Вообще, эту задачу с сейфом в запертой комнате следует решать по Альтбауэру: сразу формулируется идеальный конечный результат. То есть: надо, чтобы сейф раскрылся сам. Или: если в запертую комнату принципиально невозможно пронести ни любой источник энергии, ни металл, ни кислоту, ни взрывчатое вещество, то, следовательно, приспособление для вскрытия сейфа должно идентифицироваться как биологический объект. Например, зубы. Но я выбрал лом. Керамический лом и электронный сторож - не смешно... Что же касается моих источников информации - примерное устройство охраны, поведение Папы в последнее время, и т.д. - то они тривиальны. В любые времена боссы не оставляют привычку спать со своими секретаршами, а те начинают слишком многое знать. Остальное - дело техники, я же пока еще профессионал. Это машина, сволочь безмозглая, против нее я пас, а человечки - это пока еще моя специальность. Так. Специальность. Ну ладно, специальность так специальность. Да. Ну и, конечно, повезло, что просвечивают здесь во втором, ныне не включенном эшелоне. А то элементарный "интро", как в аэропортах, и - все. Хотя теперь весь цивилизованный-то мир не ворошит нижнее белье в своих чемоданах, теперь он только сует какой не жалко палец в фиксатор и чинно следует себе дальше от стойки, когда-то бывшей таможенной, - облизывая капельку крови и гордясь: я вам, дескать, не кто-нибудь - человек, венец творенья...
Правда, есть маленькое "но". Чтобы Папа сделался и растерянным, и ошеломленным, и озабоченным, чтобы пошел на поводу у неплохого, но рядового, в общем-то, агента Питера Вандемира, который ободран, который обожжен, который сейчас явно не в себе; да - самое главное чтобы запамятовал или счел необязательным, не в первый ведь раз уже, задействовать второй эшелон охраны, - вот для этого нужны истинно ударные меры. Не хлопок вам парадной дверью.
Какие? Ну например, заложить две мины под свой собственный зад, прекрасно зная, какова вероятность, что сработает только одна. Риск, прямо скажу, не фифти-фифти...
К концу третьего часа он покончил с решеткой первой от входа комнаты-сейфа. Он должен быть угадать и угадал. Пока пилил, он уже видел его - ящичек, чуть-чуть недозадвинутый по сравнению с остальными. Или, наоборот, вдвинутый чуть глубже. Ящичек, который трогали совсем недавно. Питер вытянул его, длинный, набитый карточками, каких он перерыл здесь, наверное, тысяч двадцать. Он нашел, что искал. Материал содержался в трех карточках, и был не окончен - начало, продолжение и продолжение. Для очистки совести он решил досмотреть до конца.
Информация на предпоследней карточке никак не была связана с тем, что он искал. И, тем не менее, именно ее взяв в руки, Питер ощутил, как холодный пот - который уж раз за сегодня! - проступает на висках, а сердце начинает бешено колотиться под горлом. Из-за этих строк, выписанных бисерным почерком Папы, сейчас все, все, все, - все летело к чертям свинячьим в пекло! Питер разожмурился и перечел вновь. Да, к чертям. Повертел карточку в пальцах, сунул на место. Задвинул в ящик остальные, а сам ящик - обратно в стену. Вышел в коридор, сел у ступенек, ведущих к выходу. А может, и не совсем к чертям. Конечно, конечно, не совсем, очень даже не совсем, это я, что называется, с налету... Нет, нет, ничего. Все будет хорошо.
Питер оперся спиной о стену и стал ждать, блаженно вытянув ноги. Они болели.
Глава секретной службы, толстый веселый мужчина, выглядел на редкость несерьезно и расхристанно, и не аляпистый мятый комбинезон, распахнутый на волосатой груди, играл тут решающую роль, - таким же Никлас Ротенберг был и в строгой обстановке своего делового кабинета на сорок седьмом этаже небоскреба "Би-Эм". И машина его - новехонький, но уже побитый "торино-универсал", - громоздкий, изящный, квадратный, стелющийся, скособочивший стукнутый глаз, - была ему очень под стать. Однако место Ротенберг выбрал, не придерешься - второй уровень бана, сверху поток машин, снизу поток машин, и вообще, развязка, редкие траки, заплутавший автобус, по какому пресс плачет, - короче, подходящее.
Для того подходящее, например, чтобы прострелить с верхнего уровня твою, Пити, давно наметившуюся плешь. Ну-ну, одернул он себя, перестань выдумывать. Хотя может быть. Если уж на то пошло, теперь с тобою может быть все что угодно.
