В словах слуги Император уловил и логику, и здравый смысл. Он сдвинул брови. Несколько мгновений жизнь монаха висела на волоске, но Мовсий решил по-своему.
— Погоди пока… Может быть после. А сейчас зови его…
Имперский город Эмиргергер. Дворец Императора. Зал Государственного Совета.
Начальник стражи едва успел выйти, как, чуть не сбив его с ног, в зал ворвался возмутитель спокойствия — Старший Брат Черет. Словно и впрямь одержимый духами он повел выпученными глазами, отыскивая Императора. Найдя, рухнул на колени, распахнув руки как крылья.
— Беда, государь!
Император вздрогнул и вытянулся. В голосе монаха угадывалась та одержимость, что дается знанием какой-то страшной правды. Это было настолько ясно, что еще ничего не зная, Мовсий побледнел. За спиной скрежетнули отодвигаемые в сторону лавки, зазвенело серебро, Верлен богохульно выругался. На лице монаха был не Страх, а Черный Ужас.
— Что?
— Беда, государь… — повторил монах, глядя в расширяющиеся зрачки Мовсия. — Прости, что ворвался, но небо не должно ждать…
Мовсий вспомнил своих женщин, что не видел с сегодняшнего утра, с самой благодарственной пляски, и сердце сжалось. Он шагнул к монаху, ухватил за плечо.
— Что-то с императрицами? Что? Не молчи!
Брат вскочил с пола и замахал руками.
— Нет, слава Кархе! Нет! Все гораздо хуже!
Легче после этих слов Мовсию не стало. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Распираемый ужасным знанием, как надутая лягушка воздухом, монах ничего не говорил, а Император глядя на него, ощущал, как его внезапный страх превращается в гнев. Не желая ждать просветления в мозгах у монаха, Мовсий хлестко ударил того по щеке.
— Что случилось? С кем? Когда? — резко спросил он. — Говори, быстро!
Монах покачнулся от удара и, ломая руки, снова рухнул на колени, протягивая руки к окну.
— Звезды!
Мовсий, не отпуская монаха, повернул голову. В окне по-прежнему сияло солнце и безмятежно голубело небо.
— Ты бредишь, монах? Ума лишился?
Император ощутил брезгливое презрение, какое всегда испытывал, сталкиваясь с калеками и сумасшедшими. Он отпустил монаха и вытер руки об себя. Уже спокойнее сказал:
— Какие звезды? День на дворе?
Старший Брат, все еще стоя на коленях произнес, словно не почувствовал ни удара, ни унижения:
— Я не безумен, но то, что случилось, может перевернуть любую голову. Небо изменилось, государь! Вот уже два дня мы живем под новыми звездами…
Его никто не перебивал и, давясь собственным страхом, он продолжил:
— Только что прибыл гонец из Ларской обители. Ты знаешь, что братья там уже пятую сотню лет ждут седьмого воплощения и следят за небом в ожидании знамений.
Слова кончились и он судорожно сглотнул.
— Ну и? — спросил из-за императорской спины Верлен. — Опять там кому-то почудилось? Опять кто-то монастырского вина перебрал?
Он вполне здраво рассудил, что если уж Император спокоен, то и ему не зачем волноваться.
Старший Брат не стал отвечать ему, а, глядя Императору прямо в глаза, повторил самое главное, что нес только ему.
— Новые звезды над нами, Мовсий! Новые звезды!
Император молчал, глядя на него ледяными глазами.
«Он не понял! — подумал монах. — Он ничего не понял!!» — Новые светила зажглись в нашем небе! Теперь нужно ждать самого страшного! — повторил он.
— Испугал, — презрительно фыркнул Иркон, — нашел чем…
Император недоуменно поднял брови. Он еще не представлял, что для него самое страшное, но был уверен, что это «самое страшное» еще не произошло. Если то, о чем говорил монах, и было несчастьем, то ни его самого, ни его близких оно не коснулось.
— Новые звезды? — переспросил Мовсий. Он произносил эти слова, прикидывая, как должен отнестись к тому, что они означают. В пустых словах для него не было ни страха, ни опасности. Монах кивнул. Император уселся в кресло. За страхом, что был только что написан на монашеском лице, должно было быть что-то еще. Наверняка монах знал больше чем говорил.
— Говори толком, что за звезды… Это, что знамения? К чему? К войне? К смерти?
Лицо его оставалось спокойным, и монах понял, что его страх так и остался только его страхом. Император не знал того, что знал Старший Брат. Он не понял главного! В любой момент мог начаться конец мира! Черет вспомнил картинки в книге Откровений: извергающие огонь горы, смерть и тьма, поглощающая все живое, и Пега с Тем Самым Камнем в руках… Страх вновь поднялся в нем волной, и погасил разум.
— «Три звезды бегут по небу. Путь их быстр и рассекает небо надвое. Свет их — ужас, суть их — смерть…» — прокричал монах. Мовсию показалось, что на губах у него выступила пена. Он отодвинулся, оглянулся на казначея.
— Что это он?
— Это из книги Аренты, — поспешил объяснить внимательно наблюдавший за монахом Верлен. Он с интересом выслушал вестника и добавил от себя. — Такое, говорят, уже бывало в древние времена.
Император раздраженно остановил его.
— Верно говорят: грамотный слуга — пол слуги. Я спрашиваю, что это значит, а не чей бред он повторяет…
Что это значит?
Верлен пожал плечами. Что имел ввиду монах знал только он сам.
— Сейчас он сам скажет. Только вот с головой соберется.
Но монах говорить и не собирался. Он раскачивался из стороны в сторону, и в закрытых глазах проносились картины гибнущего мира. Ни Император, ни его товарищи не могли представить себе этого, но страх монаха ощущали. От брата Черета остро несло потом. Мовсий повторил, словно не расслышал.
— Два дня? Суть их смерть?
Он спрашивал, а монах, вынырнув из своего ужаса, кивал, ища в Императорских глазах понимание.
— Кто-то уже умер?
— Никто.
Мовсий выругался и вздохнул посвободнее.
— Что ж ты тогда воду мутишь?
Старший Брат отпрянул от Императора. Мовсий не понимал его, не понимал! Черет знал, что Император опасается только одного и ужас, наконец, заставил его сказать то, что никак не решалось соскользнуть с языка.
Он подскочил к Императору и совсем уж неучтиво ткнулся лицом в лицо.
— А Небесных Колдунов помнишь? Те тоже с неба пришли… С падучей звезды. Может и эти звезды…
Иркон закусил губу. Зря монах вспомнил о Злых Железных Рыцарях. Совсем, видно голову потерял, раз вспомнил. Все ведь знали, что не любит Мовсий вспоминать об этом.
Лицо Императора стало жестким. Он вспомнил Небесный замок. То, что произошло тогда накрепко вошло в память. Не смотря на то, что все, в конце концов, обошлось, повторения он не пожелал бы ни себе, ни альригийцам.
