Тем временем голые ноги, вынутые из обуви, порядком уже застыли, и Морозов, косясь на соседа, обул свои ботинки, удивляясь, почему он не сделал этого раньше. А попутчик который вроде бы и не отрывался от телевизора, сидел в ботинках. Когда только он успел?
Сашку он получил через три дня с целой рукой и досрочно подросшего. - Еще полгода побудет в этом детском саду и будем переводить! - сказала ему дежурная, которая с глазками. Оказалось, что ее звали Лидия Ивановна, что она не замужем, с высшим образованием. - Наши решили; что нельзя держать два срока в одних яслях: слишком заметен рост. А вашего брали на тестирование, и все остались очень довольны. Главный даже сказал: "Хорошего мальчишку растит этот Морозов". Так Сазанов, вы же знаете характер Сазонова, прямо расцвел, он же вас один тогда отстаивал. - Она относилась к числу людей, которые стремятся сказать что-нибудь хорошее, как только появится малейшая возможность для этого. Довольно скоро в яслях, а затем и в детских садах начинали интересоваться, где мать ребенка. В последних яслях Борис Алексеевич ответил, что "сбежала с гусаром" Но матерью настойчиво поинтересовались еще раз, якобы надо было поговорить с ней о рационе ребенка, поскольку стул его стал неустойчивым. Морозов про себя улыбнулся этой женской провокации, вспомнив о "питании", "стуле" и прочих отправлениях робота, и сказал, что он отец-одиночка, что мать скончалась родами. После этого персонал ясель стал чрезвычайно внимателен к нему, Сашку очень хвалили за послушание, понятливость, а особенно за то, что он писал в горшочек по команде. Воспитательницы помоложе, лишенные необходимого мужского общения, мило кокетничали с Морозовым. Особенно страшноватая, колодистая нянька Синицына, по имени ее никто не называл. Синицына, видимо, твердо решила, что он ее законная добыча: бесхозный, холостой мужик с ребенком, так нуждающийся в женской ласке и помощи опытной, работящей воспитательницы детских ясель. Впрочем, она была не так уж и далека от истины. Парикмахерша Тоська забастовала, ее, видите ли, не устраивали редкие посещения Морозова, отсутствие представительства и светских развлечений. "Ни в театр с тобой, ни в кабак, - вдруг заявила она. По-видимому, у нее кто-то появился. Борис Алексеевич не стал допытываться - все равно связь надо было рвать, он чувствовал это, и слава тебе, господи, что вышло так, без обиды и с ее "подачи". Так он обрубил все концы прошлого, где и плохое и хорошее было связано с "agfa vita", и не было блага без нее или радости, не связанной с ней. Подросший ребенок теперь отнимал все больше и больше времени. Он начал задавать вопросы. Причем с увеличением объема запасенной информации вопросов становилось не меньше, а больше. По советам методистов, а больше - родителей со стажем, Борис Алексеевич купил географические карты с климатическими зонами и зверями, сводил мальчишку два раза в зоосад. Реальные животные произвели на Сашку огромное впечатление. - А что, папа, все звери что-нибудь едят?-спросил он после зоосада. И Морозов понял, что для ребенка, никогда не испытывавшего голода, необходимость в питании не есть аксиома. Дальнейшие рассуждения привели его к мысли, что отсутствие чувства голода может привести ребенка к недопониманию многих сторон человеческой жизни и деятельности, к искаженному представлению о людях. Он пошел в "консультацию". Был консультационный день научных руководителей проекта. Принимал Сазанов. - Борис Алексеевич, рад вас видеть. Садитесь! - от радушия даже огромные круглые очки консультанта излучали доброе сияние. - Как Сашка? Впрочем, мы его видели! Мировой парень! - У него чувств нету, Виктор Васильевич. Совсем нет никаких чувств! - тихо сказал Морозов. - А надо? - спросил Сазанов. - Нужны ли роботу чувства? - Нужны, - кивнул собеседник. - Он иначе не поймет нас с нашими чувствами и наши побуждения во многих случаях. А не поняв, может посчитать, что мы лжем. А уж это недопустимо при воспитании даже робота. - Вы так думаете? - задумчиво протянул Сазанов. - Ну, что же, чувства можно симитировать, схемы-то были предложены. Придумаем что-нибудь попроще. - У него нет даже чувства голода! - Нет? И что же? - Не зря говорят, что сытый голодного не разумеет. А ведь здесь даже не сытый! У меня есть предложение, Виктор Васильевич! - Даже? Я охотно... Давайте! - Надо, чтобы его желудок был подвешен шарнирно, с возможностью вертикальных перемещений. - Для чего? - Тогда, смонтировав под нижней частью желудка электрический контакт, через который течет ток жизнеобеспечения, мы получим при полном желудке хорошее контактное давление, низкое сопротивление и расчетный ток жизнеобеспечения, а при пустом - недостаточное контактное давление, отсюда высокое сопротивление и, следовательно, ток ниже расчетного. Отсюда, с пустым брюхом у него будут хуже реакции, медленнее движение и так далее. - Хорошо. Но он один раз поест, и целый день контакт работает нормально. - Ну-у, тут проще простого. Две камеры, соединенные шлангом, на манер песочных часов, что ли! Все равно и сейчас пища в его желудке подвергается воздействию кислот для переработки. - Пишите заявку на авторское свидетельство, Борис Алексеевич. Сегодня же напишите! - уверенно сказал Сазанов. Морозов заявки не послал. Но через несколько дней его вызвали по телефону в "консультацию". Сашку забрали, а когда он получил его обратно, там же из рук Виктора Васильевича, первое, что мальчишка сказал, было: - Папа, пошли скорее домой, кушать хочется! Сазанов рассмеялся: - Борис Алексеевич, мы вашу схему немного усложнили. Сами увидите, когда мы принесем вам заявку на подпись. Так у Сашки появилось еще одно чувство. Первым было чувство страха за свою целостность. Примерно в это же время в процессе познания ребенком мира произошел забавный эпизод. Мальчишка пришел из детского сада озабоченный. Пока отец готовил пищу, стоял в дверях кухни и пытался задать вопрос. Наконец, уже сидя с отцом за столом, спросил: - Папа, а откуда я взялся? Откуда, вообще, берутся дети? По условиям, согласованным с Сазоновым, ответ должен был быть однозначным. Договорились сообщать ребенку только правду. - Дети? - Борис Алексеевич подыскивал удобную форму для истины. - Дети берутся из животов у мам. Они там в тепле растут. И если ты видишь молодую женщину с большим животом, значит, там сидит маленький ребенок. Такой тете надо помочь, уступить место для сидения, открыть тяжелую дверь. Понял? Борис Алексеевич был очень доволен и своим ответом, и ловко пристроенным поучением. И следующая фраза Сашки просто выбила его из колеи: - А Галина Николаевна. - Галина Николаевна была воспитательницей детсада. - А Галина Николаевна сказала, что детей находят в капусте. - Слава конструкторам, что его бедная голова не разрегулировалась от этих противоположных сведений. - Все правильно, сынок. Все правы, - ответил Морозов. - Большинство детей берется все же из животов мам, но некоторых, как, например, Галину Николаевну, находят в капусте! Морозов и сам не понял, как у него вырвалась эта шутка. Ребенок никакого юмора все равно ведь не понимал. Неделю после этого молоденькая Галина Николаевна, передавая в детском саду ребенка, не смотрела ему в глаза. И только в понедельник следующей недели она, ничего не говоря, звонко расхохоталась. Настоящие сложности начались летом, когда детей начали готовить к отправке на дачу. Ему, отцу-одиночке, было обещано, что "за Сашенькой будет самый лучший уход". Но это было невозможно - кто бы стал проводить ассенизаторскую работу, заряжать его через стабилизатор напряжения два часа ночью, и вообще он не мог расшифровывать ребенка. Да и не имел на это права. В "консультации" предложили, как и раньше, законсервировать работу до конца отпусков, но он первый раз не согласился. Он уже привык к Сашке. Выручила его все та же громогласная соседка Варвара Николаевна. Встретив Морозова на лестнице, спросила: - Ребенок-то куда летом едет, Алексеич? - Да никуда пока. Варвара Николаевна. - Так ты бы хоть дачу снял, что ли! - А с кем он на даче будет сидеть? - с горечью поинтересовался Морозов. - Жениться тебе надо Алексеич, мужик ты молодой, непью... - она подозрительно посмотрела на него. - Непьющий, непьющий! - улыбнулся он. - Вот я и говорю. Место у тебя хорошее, на виду. - Какое у него место, она знать не могла, но внимательный и быстрый взгляд, анализ костюма и внешнего вида, видимо, принес ей богатый материал для выводов. - Зарплата неплохая, квартирка отличная, сам ты - человек интеллигентный, тихий... - Я так последнюю скромность потеряю! - засмеялся Морозов. - А что ребенок у меня, кому это понравится? - посерьезнев, спросил он. - Кроме того, полюбить же надо будущую жену. Варвара Николаевна! - Ну да, у вас, мужиков, главное полюбить. Чтобы ножки, глазки, попка! А что баба безрукая, безголовая - это вы через год спохватываетесь, когда уже в люльке пищит. Зато любовь!.. Ну, ладно, ладно! За полмесяца не женишься. А я вот что предложу. Где мы дачу снимаем, в Ольгине, у хозяев комнатка есть. Могу за тебя, Алексеич, похлопотать; они сдадут. А пока ты на работе, я за твоим присмотрю, мне все равно, с двумя загорать или с тремя. И ты хоть неволей, да подышишь свежим воздухом, ездить-то недалеко, хоть подышишь кислородом да позагораешь в вик энд! Борис Алексеевич был так поражен насчет "вик энда", что только кивнул головой. Наверное, тогда он впервые всерьез задумался о женитьбе. Сейчас он уже не помнил, какими чувствами были внушены эти мысли, то ли необходимостью в близком человеке, который помогал бы, был бы рядом, то ли хозяйственными сложностями, все больше отнимавшими у него время, то ли подсознательным желанием обеспечить сыну полноценную семью с двумя родителями. А может, все три причины одновременно? Однако и сын как-то завел разговор о том же. - Папа, - поинтересовался он однажды вечером, когда наступил их "час вопросов и ответов", - а где моя мама? - Умерла, - коротко ответил Морозов на кем-то, видимо, спровоцированный вопрос. - А моя мама должна быть твоей женой? - не унимался Сашка. - Да, сынок. - Ну, так найди мне другую маму, - спокойно предложил ребенок. - Это не так-то просто! - пробормотал отец. - У вас, взрослых, все непросто. А вот когда я вырасту, то сразу женюсь. - Видимо, он кого-то имел в виду. В отличие от Сашки Борису Алексеевичу "сразу жениться" было вроде бы не на ком. То есть были вокруг женщины и девушки, вполне достойные того, чтобы связать с ними свою жизнь, но ведь нельзя же, в самом деле, жениться для того, чтобы... Чтобы кто-то вел твое хозяйство, помогал воспитывать ребенка или для других насущных целей. Для Мора- зова такая мысль была неудобоварима. Все это должно было как-то само приложиться к Любви. Борис Алексеевич не хотел даже, чтобы его полюбили за прочное положение, зарплату, квартиру. Он хотел, чтобы в нем полюбили "человека"; обычное требование (заблуждение) холостых мужчин, которые не понимают, что для женщины положение, как и зарплата, есть следствие ума и воли мужчины, отражение его характера. По правде говоря, он присматривался к двум женщинам, с которыми ему приходилось сталкиваться, еще не зная кому отдать предпочтение: к дежурному инженеру, круглолицей, сероглазой Лидии Ивановне Федоровой, даме приятно-округлой, стройной и при этом интеллигентной, и к молодой специалистке из собственного отдела Милочке Поповой, деве удивительной, сияющей молодостью и красотой. Реакции обеих женщин на самого Морозова были неодинаковыми. И если первое время Лидия Ивановна вела себя по отношению к нему сдержанно агрессивно, то есть заговаривала с ним о неделе французских фильмов, делала замысловатые прически, носила просвечивающие кофточки и узкие обтягивающие юбки, чем приводила его в некоторое мужественное волнение, то позднее потеряла к нему интерес и, вообще, похоже, что вышла замуж, хотя обручального кольца носить не начала и фамилии не сменила. Милочка же вела себя тихо и ненавязчиво, но где бы в большом конструкторском зале, уставленном кульманами, Борис Алексеевич ни находился, отовсюду он видел устремленные на него два огромных глаза. Людмила Михайловна Попова была девушкой "с лицом", ростом уже всяко выше метра семидесяти, "крутая", как говорил Семивласов, брюнетка с черными глазами, точеным носиком и как бы хорошей кистью нарисованными бровями и ресницами. Впрочем, ни рта, ни носа на лице, снабженном такими глазами, разглядеть было никак невозможно. Неизвестно, делала ли Милочка секрет из своих, может быть, чувств, а может, поползновений, но мимо коллектива это незамеченным не прошло. Во всяком случае, мимо женской его части. В зависимости от того, кому дамы сочувствовали больше - ему или Милочке, они или тонко иронизировали, или откровенно до грубости пропагандировали ее прелести и черты характера. Прошли те времена, когда ему сватали симпатичных, тихих разведенок или красивых провинциалок тургеневского типа, но далеко за тридцать. Теперь отдельные дамы хлопотали о самом лучшем, с их точки зрения, для своего любимого начальника. И хотя все радели о счастье Милочки и Морозова, всеобщий ажиотаж благотворно сказался прежде всего на самом коллективе - дамы стали тщательно одеваться, прошла эпидемия проколки ушей для серег, и пять месяцев от всех пахло одними и теми же страшно дорогими французскими духами. Даже мужчины включились в общее движение. Семивласов, уже двудетный и усталый от семейной жизни, как-то раз ему сказал: - Боря, кажись. Милочка на тебя положила глаз! - Брось ты, вечно тебе мерещится! - ответил Борис Алексеевич, который что-то чувствовал, но полного объема происходящего не представлял себе. - Я серьезно. А девочка, прямо скажем - "Ах-х"! - и Семивласов сглотнул слюну. Лицо его ненадолго даже порозовело.
