— Так разве вы ничего не получали? Я лично, бля, отдавал Никите Алексеевичу, вашему начальнику.
Конечно, отдавали, конечно, получали. Цокотухинскую книгу должны делать с прилежанием. Но я все-таки засек его, голубчика. А сейчас надо как-нибудь выпутаться.
— А… Никите Алексеевичу. Я, наверное, чего-то не врубился, первый день после больничного. Чего-то я промашку сделал. Вот неловкий. Извините, я тут сам все выясню.
Афанасий Петрович скептически хмыкнул, выставляя оценку «два» моим умственным способностям, и бросил трубку. Я тут же напечатал на машинке три страницы текста — так, всякую ахинею. Про то, как три мужика с оборонного завода сделали из двух танков гусеничный мотоцикл с коляской, добрались на рыбалку и сели обсуждать сравнительные достоинства виски, денатурата и одеколона, вдаваясь в химический состав и способы воздействия на нервные окончания. Потом у меня эти мужики подискутировали насчет любви, какие из дам стервознее — толстенькие или тоненькие, с большой или маленькой попкой. И закончили мужики спором на футбольную тему — мешают ли яйца футболистам. По-моему, такой эпизодий может в любой книжке иметь место, или я ничего не смыслю в большой литературе. Наконец я почиркал карандашом а-ля техредактор, указал, где какой кегль, где жирный шрифт, где курсив и такое прочее. Оделся попроще и дунул на велосипеде к типографии.
Там на вахте меня, естественно, стали тормозить.
— Я из газеты, с материалом от техреда, к Никите Алексеевичу.
Вохровка немного покумекала и, глядя на мое уверенное улыбчивое лицо, — а я как раз седуксеном зарядился — решила пропустить. Но надо было еще нагло выведать кое-что.
— Где он сидит-то, ваш Лексеич? Я ж впервые.
— Второй этаж, третья дверь налево.
Никита Алексеевич, начальник наборного цеха, весьма удивился моему появлению.
— Но Петрович твердо обещал, что больше никаких изменений.
— А вы будто не знаете — автор Цокотухин такой капризный. Вдруг ему до усрач… позарез понадобилось пару предложений переставить. Он же имеет право сколько-то процентов текста менять своими коррективами, понимаете.
— Да, но после получения гранок. Звякну-ка я Петровичу, побранюсь немножко или предела этому не будет, — решил начальник наборщиков.
Вот так развязка. Куда мне сейчас драпать? Прямо в окно сигануть или мимо вооруженной вохровки проскочить?
Я весь напрягся, как кот, случайно повстречавший бультерьера. Но обошлось.
— Что, Афанасия Петровича опять нет… где вы его прячете?.. да ладно, пустяки…
Никита Алексеевич не стал настаивать на разговоре с Афанасием Петровичем, звякнул в наборный цех и какой-то парень, — замызганный, словно им станок протирали, — провел меня туда. Там я и познакомился с рукописью Цокотухина. Причем сразу наткнулся на знакомый, хотя и искаженный кусок текста.
"…Пустая трата времени — самая страшная из потерь. А ведь святая наша обязанность постоянно раздувать в себе огонек милосердия. Эх, давно я не навещал свою старую учительницу Любовь Матвеевну, которая научила меня говорить и танцевать вальс. Чем же порадовать старушку в это смутное неприкаянное время? Конечно же не заморским токсичным «Сникерсом», а пакетом наших российских пряников. Пошел я, вдыхая утренние ароматы ласковых лип и суровых дубов, в магазин на углу Нейтронной, и уже на расстоянии шагов в сто заметил народ. Люди, простые труженики, смирно стояли в длинной очереди и лишь кто-то вздыхал. Мол, опять сволочи из правительства обманули всех, обещали же, очередей не будет, пора скидать их, дармоедов. Я прошел мимо дисциплинированно стоящих людей и обратился к размалеванной продавщице, лениво жующей резинку.
— Почему не торопитесь, почему медленно отпускаете товар?
А она, не глядя в мою сторону, ответила, словно сплюнула.
— На всех не наторопишься. Сюда же полгорода кинулось, разве с такой оравой управишься, — она походя обозвала "козлом в кирзухе" старика-ветерана, протягивающего котомку. — Говорят, метеорит на город свалится, вот все спешно стали запасы составлять.
Я обернулся к людям:
— А что, правда метеорит на нас упадет?
— Конечно, правительство к зиме все окончательно развалит и метеорит на народ сбросит, — ответила за людей бабуся в ветхом зипуне, подпоясанном бечевой. — Они это умеют. Так что лучше запасаться. Но дерут, сволочи, за продукты втридорога.
И в самом деле, когда я достоял свою очередь, то кулек пряников обошелся мне в половину месячной зарплаты.
— Почему так дорого, женщина? — обратился я к наглой продавщице.
— Мало того, что все сюда кинулись, так и на дороге авария. Мост рухнул и подвоз еды прекратился… Вот когда товара мало, а народу много — цена и растет.
— При хищниках-буржуях даже мосты не стоят, — метко заметил кто-то из толпы."
Нееловский текст. И авария на дороге, и очередь, и метеорит. Только не чувствуется моего литературного влияния. Кондово написано, по-советски. Но пора заняться тем, ради чего я собственно прибыл. Я выкинул главку, где герой, выспренно осуждая проклятую страсть к наживе, давит паровым катком коммерческие ларьки, зато вставил своих трех мужиков. Так-то лучше будет.
А вообще нахал этот Цокотухин. Не он в мою машину должен всаживать пули двенадцатого калибра, а я обязан зафуговать в его домик гранату, чтобы и от него, и от его строения только сопли обгоревшие остались. Он ведь злодей. Злодей и вор. Хотя скучно ему живется, ведь что ни выдавит из себя, все будет напечатано. Но как мне доказать лейтенанту Хороброву вредность товарища Цокотухина? Ладно, если не докажу, то хотя бы расшевелю мента, пускай дальше сам думает.
Я вышел на улицу и стал названивать из первого попавшегося таксофона в ГУВД. Дежурный меня остудил, что-де лейтенант на ответственном задании. Позвонил ему из дому, и опять то же самое. Похоже, рабочий день у товарища милиционера закончился. Ладно, подождем завтрашнего свидания. Надеюсь, до завтра Цокотухин не сроет из города.
Потом я нашел автослесаря, который готов был залатать капот и починить карбюратор. Кстати, это был братан по Афганистану, где мы оба служили вертолетными стрелками. Правда, такое обстоятельство сейчас не помешало ему запросить приличную сумму почему-то в баксах и взять на работу целых три дня.
Это меня расстроило. Значит, завтра утром я не смогу умотать в Свердловск. Еще три дня вместо того, чтобы культурно заниматься бизнесом, я буду и кипятиться, и горячиться, и пытаться отомстить негодяю Цокотухину. Хотя, собственно, говоря, какое мне до этого всего дело? Мне — никакого, а вот моему неврозу есть дело до всего.
