бы уж, а то узнал он будто где-то от кого-то.
– Дигон – святой человек, – уважительно сказал Перкунас.
– Все вы святые, – Сарый неприязненно глянул на жреца. – Если святой, то пусть в этом качестве и пребывает. Но здесь, в Кап-Тартаре. Вам там, у нас, тесно не будет от лишнего святого? Их у нас и так пруд пруди. Так что достаточно!
– Не богохульствуй! – строго упрекнул Перкунас, приложил ладони к груди и закатил глаза под изображенный лоб.
Сарый с иронической улыбкой наблюдал за ним.
– Похоже, – одобрил он действия Перкунаса и хныкающе засмеялся. – Ну, вылитый святой! Глаза, поза, уши… Особенно уши.
– Не богохульствуй, говорю!
Перкунас говорил строго, но Ивану показалось, что глаза его смеются и заинтересованно поглядывают на него, следят, как он будет реагировать на его слова.
Тем временем ходоки стали понемногу оживать и жарко обмениваться впечатлениями.
Единственный, кто ничего не понимал в поднятой шумихе вокруг спутника дона Севильяка – святого Дигона, по словам Перкунаса, – был Иван, к которому как будто тот и пришёл.
Он с интересом рассматривал этого человека, невозмутимо внимающего репликам, направленным на него. Было что-то в его спокойствии от каменной скалы, стоящей на юру: об неё разбивались ветры, её бессильно хлестали дожди, и солнечные лучи напрасно старались проникнуть в её тёмное и неведомое нутро. Эта скала выдержала всё и могла простоять ещё века.
– Этот? – голос у Дигона оказался густым, но словно звучащим на самом выдохе, когда воздуха в лёгких уже не хватает и его оттуда приходится выжимать с изрядным усилием.
– Он, он, – быстро подтвердил дон Севильяк.
Сказал, воровато бросил взгляд на Ивана и отвернулся от Дигона, показывая свою полную непричастность к происходящему.
– Вот что, КЕРГИШЕТ, или как там тебя, – сверкнув глазами, напористо заявил Дигон. – Думаю, нелегко тебе будет со мной. Точно, нелегко! Но сделаешь великое дело. О нём и тебе потом в народах и веках легенды складывать будут.
– Во как! – воскликнул Сарый. – Заговорил как, а? У Джордана нахватался, смотрю. Только этот верт может так сказать, что голова кругом пойдёт, а на самом деле…
– Он что… с нами? – растерявшийся Иван искал поддержки у Симона.
Но Симон был обескуражен заявлением Дигона, пожалуй, не меньше ученика.
– Сейчас, Ваня, разберёмся, – медленно сказал он и обратился к Дигону: – Почему ты решил, что КЕРГИШЕТ должен пробить тебя в наш мир? К тому же у тебя, как мне помнится, никогда не появлялось желания покинуть Кап-Тартар. Напротив, ты всегда отзывался о нашем мире плохо, называя его гниющей раной на здоровом теле времени. Так?.. И что же теперь изменилось?
Дигон сверкнул глазами, словно бросил молнию в Симона.
– Всё! Всё изменилось! И время, и, главное, возможности. А миры… Так они все гниющие, что мясо под солнцем.
– Возможности – это понятно, так как появился КЕРГИШЕТ. Но при чём тут время?
Дигон смахнул с лица клок волос, ладонью оправил растрёпанную бороду, прикрывающую половину его мощной груди. Проговорил изменившимся, бархатистым, не лишённым приятности голосом:
– Не знаю, но чувствую. Здесь что-то не так стало со временем. Жмёт со всех сторон, как сандалии не по ноге. Как бы вширь раздаётся, будто его раздувает изнутри. Что-то назревает. Что-то или кто-то раскачивает его. И не ясно, откуда это пришло, из прошлого или из будущего.
– Камен, ты слышал?
– Да он о том каждый раз говорит. Одно и то же… Хотя в поле ходьбы Кап-Тартара – ни-ни.
– Ни-ни, – прогудел опять грубо Дигон. – В поле ходьбы Кап-Тартара никто ни-ни. Молчал бы уж.
– Камен, ты сам ничего не почувствовал?
Сарый облизнул губы.
– Мне не до того было. Да и Джордан, если что заметил, сказал бы. Случись ему ощутить что, он не упустил бы возможности рассказать о том всем, чтобы показать себя. Верт…
– Перестань! – Симон постоял в задумчивости. – Ваня, – сказал он. – Надо попробовать вывести Дигона из Кап-Тартара. Он сюда попал не по своей воле.
– Почему только попробовать? Выведу!
– Здесь особый случай.
– Как скажете, – безразлично отозвался Иван.
Он почувствовал душевную усталость. Предстояла нелёгкая работа, а день был опять же не из лёгких. Ему не хотелось что-либо делать или принимать какие-то решения. Однако он понимал неизбежность своего предназначения, ведь вся эта орава ходоков и временниц, проведя время в омолаживающем их временном канале, сейчас опять ожидала беспроблемного возвращения в свой мир, домой.
Иван вздохнул.
– Давайте тогда начнём выходить отсюда. К нам…
– Да, да, – заторопился Симон. – Только… Дигона надо либо брать сразу с собой и проводить его сквозь Пограничье нам с тобой вместе, а там я его пробью сам через время, куда он пожелает… Либо это сделать в последнюю очередь.
– В последнюю, – не задумываясь, сказал Иван.
А предпоследней в его расчётах должна была быть Ил-Лайда.
Ходоки и временницы, высказав слова благодарности за возвращение в нормальное для них поле ходьбы, и намекнув, что не прочь опять воспользоваться его услугами, уходили по дороге времени в свои эпохи и места обитания.
Лишь Манелла долго не могла покинуть точку перехода, ссылаясь на свою обязанность заботиться о подопечных. Да Таа-Ту-ир-Мана пыталась безо всяких уже женских ухищрений, а в лоб, соблазнить его. Она обещала несказанное удовольствие и удовлетворение любой его прихоти от посещения её маленького, но миленького заведения, где к его услугам будут, что следовало из её слов, не только она сама, но и любящие таких красивых и сильных мужчин, как он, молодые и понятливые девушки.
Ивану до того было не до неё и обещанных соблазнов, что он даже не отделался шуткой, а нагрубил, надеясь раз и навсегда отбить у Таа-Ту-ир-Маны желание вести с ним разговоры на эту тему вообще.
– У меня и без вас таких хватает.
Манелла осудила его выпад качанием головы, а Таа-Ту-ир-Мана даже не обиделась, сурово предупредив:
– Сам захочешь придти, такого не получишь. – И отрезала: – Будешь как все!
Вильнула соблазнительным задом и растаяла в поле ходьбы.
«Чем они все занимаются?» – с досадой подумал Иван, возвращаясь в Кап-Тартар, чтобы вывести оставшихся там ещё ходоков. – «На свете столько интересного!.. везде так хорошо!.. почему они не могут воспользоваться своим даром?.. что им нужно?..»
И тут же с холодком в сердце обратил все эти притязания на свой личный счёт.
Да, в мире так много интересного, а он…
Что он делает, по большому счёту?
Ничего!
Болтается, как селёдка в пустой бочке, по векам и тысячелетиям, теша лишь себя и свои интересы, коих у него оказалось не более чем гороха в погремушке. Даже Сарый заметил его неспособность жить нормальной жизнью. И ведь он прав как никогда…
С тяжёлым чувством собственной никчёмности Иван продолжал вывод ходоков.
Пока что обратный переход из Кап-Тартара обременял его только самим процессом: туда-сюда. К тому же, на этот раз никто не сопротивлялся и не пытался вырваться из его рук, так как теперь с охотой доверялись КЕРГИШЕТУ.
Но впереди
