Однако, сказал он себе, если присмотреться к ней объективно, система себя оправдывает.
Но ему трудно было проявлять объективность по отношению к чему бы то ни было.
Крикуны сужали круг, скребя задами по земле.
— Я намерен установить для вас границу, слышите, живодеры? — крикнул им Дункан. — Еще два фута, вон до того камня, и я вам всыплю!
Этих шестерых он снимет, но выстрелы послужат сигналом для общей атаки всех тварей, таящихся в кустах.
Если бы он был свободен, если б стоял на ногах, возможно, он бы и отбил атаку Но он был пришпилен к земле, и шансов выжить не оставалось. Все будет кончено меньше чем через минуту после того, как он откроет огонь. А может, он протянет минуту.
Шестеро убийц двинулись вперед, и он поднял ружье.
Но они замерли. Уши их приподнялись, будто они прислушивались к чему-то, и ухмылки пропали с их морд. Они неловко зашевелились и приняли виноватый вид, а потом растаяли в кустах словно тени — с такой быстротой, что он даже не успел этого увидеть.
Дункан сидел молча, прислушиваясь, но не слышал ни звука.
«Отсрочка, — подумал он. — Но насколько? Что-то спугнуло крикунов, но через некоторое время они вернутся. Надо убираться отсюда и как можно скорее».
Если бы найти рычаг подлиннее, он бы сдвинул ствол. Из ствола торчал длинный сук толщиной около четырех дюймов у основания.
Дункан вытащил из-за пояса нож и взглянул на лезвие. Оно было слишком тонким и коротким, чтобы перерезать четырехдюймовый сук, но кроме ножа ничего не оставалось. Если человек дошел до точки, если от этого зависит его жизнь, он способен совершить невозможное.
Он потянулся вдоль ствола к основанию сука и изогнулся. Придавленная нога взорвалась болью протеста. Он сжал зубы и подтянулся еще чуть-чуть. Боль снова охватила ногу, но он все еще не доставал до цели нескольких дюймов.
Он предпринял еще одну попытку дотянуться до сука, но вынужден был сдаться. Он откинулся на землю и лежал, тяжело дыша.
Оставалось одно — попытаться вырезать углубление в стволе над самой ногой. Нет, это почти невозможно. Придется резать жесткую древесину у основания сучьев.
Но нужно было или пойти на это, или отпилить собственную ногу, что было еще невозможней, потому что потеряешь сознание прежде, чем успеешь себя искалечить. Бесполезно. Ему не сделать ни того ни другого. Больше ничего не оставалось.
И впервые он вынужден был признаться себе: ты останешься здесь и умрешь. Через день-другой Шотвелл отправится на поиски. Но Шотвелл никогда его не найдет. Да и в любом случае с наступлением ночи или того раньше вернутся крикуны.
Он сухо засмеялся над собой.
Цита выиграла поединок. Она использовала в игре человеческую слабость побеждать, а потом не менее успешно использовала человеческую слабость к поэтической справедливости.
А чего он должен был ждать? Нельзя же сравнить человеческую этику с этикой Циты. Разве инопланетянину мораль людей не может показаться подчас загадочной и нелогичной, неблагодарной и низменной?
Он подобрал ветку и принялся ковырять ею в стволе.
Треск в кустах заставил его обернуться, и он увидел Циту. За Цитой брел донован.
Он отбросил ветку и поднял ружье.
— Нет, — резко сказала Цита.
Донован тяжело приблизился к Дункану, и тот почувствовал, как по коже пробежали мурашки. Ничто не могло устоять перед донованом. Крикуны поджимали хвосты и разбегались, заслышав за две мили его топот.
Донован был назван так по имени первого убитого им человека. Тот человек был лишь первым из многих. Список жертв донованов был длинен, и в этом, думал Дункан, нет ничего удивительного. Он никогда еще не видел донована так близко, и смотреть на него было страшно. Он был похож и на слона, и на тигра, и на медведя, а шкура у него была как у медведя. Донован был самой совершенной и злобной боевой машиной, какую была только способна создать природа.
Он опустил ружье. Стрелять все равно бесполезно — в два прыжка чудовище настигнет его.
Донован чуть не наступил на Дункана, и тот отпрянул в сторону. Затем громадная голова наклонилась и так толкнула упавшее дерево, что оно откатилось ярда на два. А донован продолжал идти как ни в чем не бывало. Его могучее туловище врезалось в кустарник и исчезло из виду.
— Теперь мы квиты, — сказала Цита. — Мне пришлось сходить за помощью.
Дункан кивнул. Он подтянул к себе ногу, которая ниже колена потеряла чувствительность, и, используя ружье в качестве костыля, встал. Он постарался наступить на поврежденную ногу, и все его тело пронзила боль.
Он удержался, опершись о ружье, и повернулся лицом к Ците.
— Спасибо, дружище, — сказал он. — Я не думал, что ты это сделаешь.
— Теперь ты больше не будешь за мной охотиться? Дункан покачал головой:
— Я не в форме. Я пойду домой.
— Это все было из-за вуа? Ты охотился на меня из-за вуа?
— Вуа меня кормит, — сказал Дункан. — Я не могу позволить тебе ее есть.
Цита молчала, и Дункан наблюдал за ней. Затем он, опираясь на ружье, заковылял к дому. Цита поспешила его догнать.
— Давай договоримся, господин, я не буду есть вуа, а ты не будешь за мной охотиться. Это справедливо?
— Меня это устраивает, — сказал Дункан. — На этом и порешим.
Он протянул руку, и Цита подняла лапу. Они пожали друг другу руки, не очень ловко, но зато торжественно.
— А теперь, — сказала Цита, — я провожу тебя до дома. А то крикуны расправятся с тобой прежде, чем ты выйдешь из леса.
Они остановились на бугре. Перед ними лежала ферма, и грядки вуа тянулись прямыми зелеными рядами по красной земле.
— Отсюда ты сам доберешься, — сказала Цита, — а то я совсем истощилась. Так трудно быть умной. Я хочу вернуться к незнанию и спокойствию.
— Приятно было с тобой встретиться, — вежливо сказал Дункан. — И спасибо, что ты меня не оставила.
Он побрел вниз по склону, опираясь на ружье-костыль. Вдруг он нахмурился и обернулся.
— Послушай, — сказал он, — ты ведь опять превратишься в животное и обо всем забудешь. В один прекрасный день ты наткнешься на прекрасные свежие нежные побеги вуа и…
— Проще простого, — сказала Цита. — Если ты увидишь, что я ем вуа, начни на меня охотиться. Как только ты начнешь меня преследовать, я сразу поумнею, и все будет в порядке.
— Точно, — согласился Дункан. — Все должно быть в порядке.
Он, ковыляя, стал спускаться с холма, а Цита смотрела ему вслед.
«Замечательное существо, — думала она. — Следующий раз, когда я буду делать маленьких, я обязательно сотворю дюжину таких, как он».
