— Ты позвал нас, и мы пошли. Никто не верил, что есть эта земля, но мы пошли.
— Потому что хотели жить.
— Зачем ты нас сюда повел? Чего ты хочешь? Ты притягиваешь людей, и они слушают тебя. Чего ты хочешь, старик? Отвечай!
— Я учу людей тому, что знаю сам.
— Ты колдун, звезды указывали тебе путь.
— Они укажут путь любому, кто смотрит на небо не только затем, чтобы подстрелить там птицу.
— У тебя есть тайное знание, старик. Дай мне его, и я не убью тебя.
— У меня нет тайного знания. Тайным знание делает корысть. У меня нет корысти.
— Ты так и не просил у меня награды. Теперь я сам предлагаю тебе ее. Самую большую: твою жизнь взамен тайного знания. Ну!
Данда вздохнул и тихо засмеялся.
— Не хотел я никакой награды. Я стар, и сил у меня немного. Я хотел одного: позвать с собой нескольких людей, пройти через горы и пустыню и посмотреть, что там, за пустыней.
— Ты лжешь! Но я заставлю тебя говорить!
Он ткнул мечом в грудь Данда, и на одежде старика проступило и стало расплываться темное пятно. Хромой Данда молчал. И чем дольше он молчал, тем в большее неистовство приходил Гунайх, осыпая его проклятиями и угрозами. А чем больше неистовствовал Гунайх, тем непоколебимей становилось молчание старика.
Вдруг раздалось хлопанье крыльев, большая белая птица влетела в окно и с яростным клекотом вцепилась когтями в лицо Гунайха. Он взвыл от боли, сорвал с себя птицу, швырнул ее в Данда и в остервенении рубанул мечом раз, другой, еще и еще…
Не помня себя, он рубил и рубил бездыханное уже тело старика, на котором распластала, словно защищая. свои белые крылья птица, и кровь птицы смешивалась с кровью Данда, и белые ее перья запутывались в его белых волосах.
…А под утро дозорные на стенах увидели над морем за холмами зарево. Но это был не восход. Это пылали семь кораблей. И тьма, потревоженная пламенем, становилась еще гуще.
Осторожно, чтобы не разбудить Ларгис, Джурсен снял ее руку со своей груди, встал с постели и быстро оделся, стараясь не шуметь. Он долго смотрел, прощаясь, на тихонько посапывающую во сне девушку и уже протянул было руку, чтобы поправить сбившееся одеяло, но тотчас же отдернул. Ларгис пробормотала что-то во сне, перевернулась на другой бок, и Джурсен, испугавшись, что она проснется, на цыпочках вышел из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь.
Шумно зевая и почесываясь, хозяин уже слонялся внизу лестницы, чтобы напомнить забывчивым постояльцам о плате.
— С Днем Очищения! — приветствовал он Джурсена. — Денек сегодня будет отменный, как раз для праздника. Последний раз нас навестили, верно? Сегодня Посвящение?
Юноша кивнул.
— Не буди ее, пусть спит.
Хозяин пересчитал протянутые ему монеты, и коротенькие белесые бровки его поползли на лоб.
— О! Благословенна твоя щедрая рука! Я распоряжусь, чтоб не шумели. Конечно, пусть спит девушка, разве мне жалко для хорошего человека?!
Он забежал вперед, распахнул перед Джурсеном дверь и, едва сдерживая ликование, сообщил:
— А вчера-то, вечером… не слыхали? Ну как же! Шуму было на всю улицу. Вот здесь, за углом в торговых рядах отщепенца уличили! Народ-то у нас, сами знаете, какой в квартале. Люди обстоятельные, серьезные, отщепенцев этих поганых и в прежние-то времена на дух не переносили, а уж теперь… Когда стража прибежала, он уже и не шевелился! Сами управились. А я так думаю: нечего с ними возиться. Где уличили, там и кончать надо, на месте.
— Как же уличили его? — спросил Джурсен.
— Так ведь корешками он торговал любильными! — воскликнул хозяин. — Да с покупателем, таким же, видать, мозгляком, в цене не сошелся. Тот его по шее, корешки и рассыпались!
— Ну и что?
— Как что?! Корешки-то эти где растут? — хозяин выжидательно уставился на Джурсена, но тот промолчал. — В Запретных Горах они растут, каждому известно! Значит, что? Значит, сам он ходил туда или приятели его, отщепенец, значит, предатель!
— Поспешили вы, — сказал Джурсен. — Я слышал, их можно и в саду выращивать, способ какой-то есть.
Хозяин на секунду смутился, но тотчас возразил с прежней убежденностью:
— И пусть в саду! Хоть у себя под кроватью! Семена где брал? Опять там же — в Запретных Горах.
Значит, ходил туда или хотел пойти, значит, предатель нашего общего дела. Не пойму я их, господин послушник, и не понимал никогда. Чего им надо, чего воду мутят? Хорошо нам здесь или не очень, здесь наш дом, здесь живем мы и жить будем до самой смерти. Зачем идти куда-то? Не пойму. Это ж не только сделать, но и подумать страшно — идти в Запретные Горы. Из дома. Насовсем.
Джурсену надоела эта болтовня, и он спросил:
— Значит, страшно подумать?
— Еще как страшно! — с воодушевлением воскликнул хозяин. — Ведь сказано же у святого Гауранга «здесь наш дом».
— Значит, все-таки думали, раз знаете, что страшно? — настаивал Джурсен. — Хоть раз, а? Ну признайтесь, хоть один-единственный раз думали? Собраться эдак поутру и махнуть, а уж там… или парус поставить на лодку, не обыкновенный парус, а побольше, и в сторону восхода, а?
Лицо хозяина разом посерело, толстые щеки обвисли и задрожали, он тоскливо оглянулся и залепетал:
— Вы не подумайте чего, господин послушник. Да разве ж я похож… я и налоги всегда исправно… а чтоб такое! Да вы меня столько лет знаете, ведь знаете, да? Да приди мне такая мысль поганая, да я б сам себя первый, чтоб, значит, других не заразить. Да разве ж я похож…
Джурсену стало вдруг отчаянно скучно. И еще противно, будто в паутину влез.
— Не похож, это верно, — сказал он.
— Так ведь и я о том же! — обрадовался хозяин. — Я что, я как все, плечом к плечу с соседями, все как один. — А если с отщепенцем этим поспешили, так исключительно из лучших побуждений, на благо нашему общему дому и светлому делу Очищения!
Хозяин бормотал что-то еще, чрезвычайно лояльное, но Джурсен его уже не слушал. Не тот случай, чтобы слушать. И всегда-то он был не впереди и не сзади, а точнехонько посредине, с соседями, такими же, как он, в высшей степени благонадежными. Ходили они по Городу с ломиками и ломали стены и перегородки несколько лет назад, потом деяние это единодушно осудили, и опять-таки снова ходили по Городу, но теперь уже с мастерками и носилками и перегородки восстанавливали, а сейчас вот в едином порыве горят готовностью способствовать Очищению. С какой стороны ни глянь — образец, надежда и опора. Золотая середина.
— …На празднике обязательно буду, удачного вам Очищения, господин послушник, да хранит вас святой Данда! — полетело в спину Джурсену, но стоило ему отойти чуть подальше, как подобострастная улыбка сползла с лица хозяина, бровки вернулись на свое обычное место, щеки подобрались, и он сплюнул на землю, но тут же, опасливо оглядевшись, затер плевок башмаком и плотно прикрыл за собой дверь.
