А ты в этом уверен? Уверен, что Земля продолжала бы пассивно ожидать пока мятежники вернуться в лоно метрополии? Ждать манны небесной, сквозь пальцы наблюдая как кто-то, но только не Директорат, делает миллиардные состояния, и еще при этом вынуждено поощрять этих пиратов и нуворишей? Да ты рехнулся и, к тому же, ничего не понимаешь в политэкономии, жалкий недожаренный спаситель Отечества К. Малхонски!
Но ты не учитываешь общественное мнение. А ведь именно оно уже однажды приостановило войну. Да, о Детском Перемирии уже забыли. К сожалению, массовое сознание отличается короткой памятью и редкостной внушаемостью, но это может сыграть и в нашу пользу. Я бы им напомнил, что это такое священная война, дранг нах космос. Я бы их мордой ткнул во все это дерьмо. Разве не для этого я последние дни мечусь из стороны в сторону, ищу то, что не хотел бы больше никогда не найти, а уж тем более писать и монтировать весь этот наш позор, всю эту нашу хваленую войну, если бы были другие обстоятельства, а на дворе — лето, а не последняя осень.
Ха, ха, ха! Великий Кирилл Малхонски единственной книжонкой останавливает глобальную войну. Вы слишком уж самоуверенны, герр Кирилл. Никто не отрицает — в свое время вы были модным писателем, чему способствовали особые обстоятельства вашей биографии, налет скандальности и отложенный смертный приговор. Но с тех пор много воды утекло. Вы отправились в добровольную ссылку, мучаемые комплексом вины за свою неожиданную популярность и полную поддержку вашего творчества со стороны ненавистного Директората. Вы-то гордо ожидали всеобщей травли, гонений за ваши жуткие диффамации, вы примеряли на себя облачение непонятого святого, Великого старца. Но Директор по идеологии Оливия Перстейн-Обухова рассудила гораздо мудрее. И вы заткнулись.
Все так, все так. Но ведь что-то надо делать. Пусть совершенно безнадежное, пусть нелепое или даже вредное. Это как в нашем паршивом демократическом голосовании — надо голосовать не за того, за кого большинство или ради того, чтобы не допустить к власти еще худшего кандидата, надо выбирать так, как велят твои убеждения, даже если у этих убеждений нет ни одного шанса на победу.
На мое счастье Одри избавила меня от общения с армейцами. Ее показаний вполне хватило, да и спорить с одной из могущественейших организаций на Земле, в чьем ведении находились контроль за каждым граммом расщепляющихся материалов — начиная от электростанций и кончая термоядерными запалами для аннигиляционных бомб, никому не хотелось и нас отпустили с миром.
Дорогу уже расчистили. Мы только выгуляли обезумевшего от радости Мармелада, скормили ему сухой армейский паек и двинулись в путь через обгоревший лес, многочисленные патрули, импровизированные заставы и засеки.
Уже совсем рассвело, когда мы миновали стоящий на окраине Паланги громадный, облупившийся от времени плакат, грозно предупреждавший, что въезд на машинах с двигателями внутреннего сгорания в черту города строго запрещен, и заколесили по милым улочкам, сейчас изрядно попорченными скоплениями бронетехники, солдат, а также редкими патрулями местной полиции. На одном из перекрестков мы увидели стоящего в полной амуниции молодого Гринцявичуса, который было по старой привычке вознамерился нас остановить, но Одри только показала ему язык и на прощание пару раз газанула, окутав бойца зеленого фронта клубами дыма.
Дом мой был в том же виде в котором мы его и оставили, что для меня было удивительно — мне все казалось, что уже минуло несколько лет, как мы из него съехали и все должно было покрыться метровым слоем пыли, сгнить, истлеть, протухнуть, рассохнуться, присохнуть и обломиться. Но все было в порядке — слой пыли не превышал холостяцких трех сантиметров, а груду грязной посуды Одри сразу свалила в посудомоечный автомат.
Мармелад весело носился по этажам, размахивая ушами, стуча когтями, забираясь во все дыры и оставляя метки во всех комнатах. Потом его лай стих, из чего мы заключили, что щенок снова завалился спать. Искать для него подстилку и сгонять Мармелада с мягкого дивана на его место под дверью у меня не было никакого желания и я махнул на него до поры до времени загипсованной рукой.
Кое-как приняв душ, предварительно обмотав забинтованные места полиэтиленом, и чувствуя в голове удары здоровенного царь-колокола, я доковылял до своей кровать, забыв, что по доброте душевной я еще вчера (или позавчера?) уступил ее Одри, и упал замертво в чистую перину. Натянуть одеяло на укрытое только бинтами тело сил у меня уже не было.
Проснувшись, я обнаружил, что на улице рассвело, вернулись пропавшие было тучи, и шел все тот же дождь со снегом. Ощущение спокойного счастья и счастливого покоя, снизошедшее на меня во сне, куда-то ушло и на душе снова лежала тяжесть. Я должен, обязан был что-то сделать, но никак не мог понять — что именно и, самое главное, каким образом, если сейчас мне абсолютно ничего не хотелось. Я лежал, сложив руки в ворохе распустившихся бинтов на животе и смотрел в потолок.
— Кирилл, — позвала меня Одри и я, отплевываясь, вынырнул из океана тоски.
Она уже облачилась в синий джинсовый костюм, провела на голове революцию, отчего ее короткие волосы распушились, а на лоб спадала кокетливая челка, и принесла мне на подносе завтрак. Предварительно согнав оборзевшего Мармелада с моих ног, где он устроил себе очередное гнездовье, она стала кормить меня с ложечки. Я не возражал, скромно умолчав, что руки уже зажили, а плечо не болело.
— Ну что, приступим? — поинтересовалась Одри после того как я вылез из ванны, содрав наконец надоевшие повязки и еле оттерев ладони от липкой пленки искусственной кожи. На столе она уже расположила свою аппаратуру, извлеченную из кожаного чемодана, в котором, как я думал по простоте душевной, она хранила свои платья.
Аппаратура состояла из компьютерного терминала, какого-то черного ящичка и дисковода для оптодисков. Здесь же валялись одноразовые шприцы, пузырьки с антисептиком и вата.
— Значит так, — начала Одри ван Хеемстаа, инспектор МАГАТЭ и виртуальный хакер, — для начала я вынуждена поинтересоваться твоей кредитоспособностью.
Я поперхнулся.
— Нет, нет, нет, — опередила меня девушка, подняв руку, — таковы правила, Кирилл. За свою работу я с тебя денег не возьму, но необходим страховой взнос и оплата электроэнергии. Это в любом случае оплачивает заказчик.
— Сколько нужно? — спросил я.
Одри сказала.
— Ладно, — сказал я, пытаясь скрыть свою растерянность — спасение человечества обходилось в кругленькую сумму, — пока ты будешь отсутствовать, я начну проставлять нули на своем чеке.
