Вместе со своими друзьями по перу я провожал Нильса Бора и его супругу, помогал им одеться, усаживал в ожидавшую их машину. А сам все время думал о его словах насчет «безумных» идей. Они не давали мне покоя, когда я ехал домой. Я все старался вспомнить какую-то «безумную» физическую идею. И даже ночью не мог долго заснуть, чего со мной никогда не бывает. Но все же заснул… и увидел во сне страшные дни боев на Керченском полуострове. Тогда я вспомнил все.
Таковы ассоциации подсознательного мышления. То, что было накрепко забыто, всплыло теперь в памяти во всех деталях.
В моей памяти ожил невысокий, плотный человек, очень мягкий и воспитанный. Он тотчас вскакивал, едва во время разговора с ним я почему-либо поднимался. Поначалу я думал, что виной всему моя шпала военного инженера третьего ранга и его два кубика артиллерийского лейтенанта. Но потом я понял, что это просто черта его характера. Фамилию его я вспомнить не мог, но или в ней, или в имени его присутствовал «Илья», поэтому я условно буду называть его «Ильин».
Встретились мы на Керченском полуострове в трагические дни немецкого наступления.
Я возглавлял особую группу Главного военно-инженерного управления, направленную маршалом Воробьевым в распоряжение командующего инженерными войсками Крымского фронта генерал-полковника Хренова. В мою задачу входило испытать в бою изобретение, сделанное совместно с моим другом (ныне он академик, назовем его Осиповым), – управляемую на расстоянии противотанковую танкетку-торпеду.
Пусть теперь уже управляют с Земли космическими аппаратами, один из которых создан под руководством академика Осипова, удостоенного за это высших правительственных наград, но тогда наша наивная танкетка, управляемая по проводам, могла принести большую пользу в бою.
Кроме нескольких сухопутных торпед, на вооружении моей группы был еще легкий танк с вмонтированной в него передвижной электростанцией, которая питала электромоторы торпед.
Маленький артиллерийский лейтенант заинтересовался нашей «новой техникой», с любопытством рассматривал ее и заметил, что стелющиеся за танкеткой провода легко перебить снарядами или минами.
Конечно, это было уязвимым местом наших танкеток.
Рядом с лейтенантом стоял командир дивизии, не помню уже его фамилии, грузный, озабоченный полковник. Он рассердился на слова лейтенанта:
– Ежели бояться снарядов и мин, так и воевать нечего! Вас послушать, так и линию связи тянуть нельзя. Вдруг перебьет снарядом?
Артиллерийский лейтенант щелкнул каблуками и согласился с начальником. Тот обратился к сопровождавшему его невысокому полковнику, который оказался писателем Павленко:
– Важна неожиданность. Торпеды – средство оборонительное. Их. надо выпускать внезапно из укрытия, из подворотни или из капонира, прямо на танк, а не гнать ее с разматывающимся проводом через простреливаемое поле. Вот, помню, читал я в вашем романе «На востоке»… – И, взяв Павленко за плечи, командир дивизии повел писателя в свой блиндаж.
Он был из числа тех командиров, которые недавно смелой высадкой отбили Керченский полуостров у гитлеровцев и теперь, держа оборону, сковывали силы врага, мешали развивать наступление на материке.
Потом командир дивизии вызвал меня и обстоятельно объяснил нашу задачу. Он, видимо, верил в торпеды, хотя главную ставку делал все же на противотанковые батареи.
По указанию командира дивизии наши танкетки-торпеды были тщательно спрятаны и замаскированы. Танк-электростанция расположился за холмом, и провода от него к находящимся в засаде танкеткам провели по специально вырытой для этого траншее.
Мои помощники инженер Катков и техник-лейтенант Печников должны были управлять торпедами из укрытий.
Батарея противотанковых орудий стояла рядом с. нашей позицией. Нам с артиллеристом привелось ночевать вместе. После ужина в полутемном блиндаже, освещаемом коптилкой из гильзы, у нас и произошел знаменательный разговор.
– Знаете ли, товарищ военинженер, – начал лейтенант, – никак не могу забыть свои физические проблемы.
– Да, сейчас другие проблемы, – заметил я.
– Но ведь законы природы все те же. И все так же надо их понять и объяснить.
Я удивился, искоса посмотрев на лейтенанта, размышляющего накануне боя о законах природы.
– Конечно, вы инженер, а не физик, – полувопросительно сказал лейтенант, глядя на меня.
Я ответил, что вместе с Осиповым возглавляю научно-исследовательский институт, что мы сотрудничаем с академиком Иоффе и потому я имею некоторое отношение к физике.
– Тогда я расскажу вам, – решил он. – Кто знает, что случится со мной хотя бы этой ночью. Успею ли я опубликовать то, что открыл…
– Открыли?
– Ну, может быть, так еще рано говорить. Дело не в открытии как таковом, а в модели элементарной частицы, как мы ее себе можем представить.
– Значит, вы хотите представить себе не только модели атома, но и частички, из которых он состоит?
– Вот именно. Вы сразу меня поняли. Лейтенант оживился. Коптилка освещала часть его лица и один ус. Говорил он тихим голосом, размеренно, терпеливо.
– Вы сказали о модели атома, – начал он. – В девятнадцатом веке атом считали неделимым. Кстати, древнегреческое слово «атом» значит «неделимый». Наш двадцатый век ознаменовался разгадкой строения атома.
И лейтенант напомнил мне о Нильсе Боре, о его планетарной модели атома с вращающимися электронами вокруг центрального ядра. Он сказал об условности этого сходства, поскольку в действительности все не так просто, и подчеркнул, что центральное ядро обладает значительно большей массой, чем электрон. Удерживается электронная оболочка вокруг ядра благодаря взаимодействию электрических зарядов. Ядро заряжено положительно, электроны – отрицательно.
– Наука не может остановиться, скажем, на электроне как конечной стадии познания.
– Конечно. Так считал Ленин.
– Все было ясно. Есть протоны, электроны, обнаруживаются нейтроны. Но вот беда: стали появляться непрошеные частицы, для модели атома вовсе не нужные. Их уже шесть штук!.. Куда их девать? Они отличаются от протонов и электронов своей неустойчивостью, коротким сроком жизни. Физиком Дираком были предсказаны, а потом экспериментально получены электроны с положительным электрическим зарядом – позитроны. Электрон и позитрон при соприкосновении исчезали, аннигилировали, выделяя энергию согласно формуле Эйнштейна Е = МС2.
– Разве может исчезать материя?
– Конечно, нет! – воскликнул лейтенант. – Это противоречило бы материалистическому мировоззрению. Речь идет о внутренних структурных изменениях, а не об исчезновении вещества.
