— Ты… — начал было гневную тираду принц, но, окунувшись, осекся, — не тебе учить, что мне следует делать и уметь. Ты всего лишь грязный…
Но, качнувшись на волне, хлебнул воды и замолчал.
— Да ладно, — пошел на мировую Итернир, — не умеешь и ладно. Чего же теперь — утопиться? Хотя и то дело: большому кораблю большое кораблекрушение!
И, довольный своими словами, расхохотался.
Нерешительно шлепая ногами по воде, изредка поддерживаемый двигающимся рядом, словно лягушка, Риггом, принц направился к противоположному берегу.
Итернир пошатался вдоль берега, потом, глядя, как бреется Ланс, и сам поскоблил щетину, но без особого рвения. Потом постелил плащ на камень и лег на спину, глядя в небо. Нога распухла, ныла и не давала спать. Желая отвлечься, Итернир стал смотреть в небо. Здесь оно было очень синее и глубокое. Поистине бездонное. Можно было бесконечно смотреть в это недостижимое небо. Оно успокаивало. И в то же время воплощало бесплодность их попыток — сколько бы они не поднимались, небо становилось все выше и недостижимее. Здесь высоко над землей казалось нелепым, что небесный свод — твердь. Казалось, что это бездонный омут.
Ему подумалось, что не так часто выпадали в жизни моменты, когда можно было вот так спокойно без суеты, поглядеть в небо, подумать, помечтать. Хотя теперь мечтать уже почти и не о чем. Все мечты выцвели и растерялись. Он даже не мог вспомнить ни одной из них.
Это удручало.
Зато помнил, как давным-давно, далеко-далеко отсюда он был вот так же предоставлен сам себе. Обычно сидел на краю невысокого яра, возле одинокого дерева. Справа, за рощей шумел город, которого уже нет. А перед ним за полями синели горы.
Он любил здесь бывать. Смотреть на птиц, радоваться солнцу и свежему ветру. Любил настолько же, насколько было противно корпеть в отцовой мастерской над скорняжным делом, и насколько противны были запахи отцовского ремесла. Ремесла, которое ему упорно не давалось. У них с маленьким Итерниром была взаимная неприязнь.
Итернир приподнялся на локтях и поглядел на воду. В сотне шагов от берега виднелись головы принца и Ригга. Итернир подумал, что лучше бы этому принцу утонуть, как и всей его семейке. Это из-за них. Все из-за них. Он вспомнил, как впервые столкнулся с войной, которую вела их маленькая страна.
— Ирка! Ирка! — громкие возгласы соседского мальчишки разбили его уединение на звенящие осколки, — там наши воевать пошли! Айда, поглядим!
Итернир ловко подхватился, и они вдвоем побежали к городским воротам.
Народу там уже было много. Женщины, старики, ремесленники, крестьяне. Все вышли провожать княжьи дружины. Толпа выстроилась по обе стороны от дороги, что вела от города вдоль реки к выходу из долины.
— Идут! Идут! — раздались крики.
В городских воротах потемнело, и полились наружу стройные ряды воинов. Они улыбались, шутили, некоторые, выбегая из строя, целовали девушек. Теперь, вспоминая, Итернир понимал, что они были вооружены куда как плохо, но тогда блестящие копья, круглые шлемы, окованные щиты и сверкающие нашитыми бляхами кожаные куртки, произвели на него неизгладимое впечатление. Вел войско сам князь. Шел пешком, как и воины. Проворный грум вел его коня в поводу.
Все мальчишки города тогда завидовали этому груму. Как же! Идет воевать с остальными взрослыми! Следом за отцом шел молодой княжич. Улыбался и радовался вместе с остальными. Да и одет был также, как другие воины. Разве что сталь меча была чуть надежнее.
Одеждой отличался лишь сам князь. Надетое поверх кольчуги развевалось на ветру свободное платье цветов княжества — темно синего и темно-коричневого цветов с небесно-голубой каймой.
Весь город ликовал. Воины пойдут, победят врагов и вернутся с победой. Хвала богам!
Но война затянулась.
А город жил привычной жизнью. И над Итерниром нависла угроза, что он все же станет скорняком, как и отец. И вся жизнь пройдет меж шкур и шапок.
Итернир сбежал.
Он удрал перед рассветом, захватив с собой лишь круг хлеба, и уже к полудню прибился к труппе жонглеров, дававших представление в соседнем городе.
Глядя на акробатов, заклинателей огня, волшебника, он решил, что это как раз то, что надо. Бродить по свету в кругу друзей.
Когда представление окончилось, и веселый парень начал обходить с шапкой зрителей, Итернир выбежал вперед и сказал:
— Возьмите меня с собой, я сбежал из дома!
Парень рассмеялся, но, когда мальчик разломил свой хлеб и протянул ему половину, улыбнулся и велел полезать в фургон.
И потянулись города и веси. Итернир учился ходить по веревке, жонглировать шарами и булавами, ходить на руках и еще много чему.
— Внимание, внимание! — звенел его голос на улицах и площадях, — честные горожане, и нечестные жулики! Плуты и торговцы! Спешите видеть. Только раз только для вас и всех остальных!
Он прославился. Люди приходили посмотреть именно на него. Сначала на юношу, который умел складываться пополам. Потом на человека, который умел плясать на натянутом канате. Потом на человека с тысячью лиц. Его театр одного актера развлекал и простолюдинов и аристократов и собирал полные площади.
Итернир вновь отвлекся от мыслей и поглядел по сторонам. Крын безмятежно спал, гоняя храпом волны по воде. Ланс стирал одежду.
Вот настоящий воин, подумалось Итерниру. Если бы не он… Эх! Если бы среди его народа были такие воины. Если бы сам он был с ними тогда…
Итерниру вспомнилось, как он вернулся в родной город. Бродил по родным улицам, жмурясь от воспоминаний и солнца. Дойдя до рыночной площади, он уже готовился дать представление, но внезапно народ зашумел, подался в стороны и в центр вышел, пошатываясь от усталости изможденный человек. Его лицо пересекал глубокий шрам, а широкое платье с цветами княжества было изорвано и заляпано грязью. С удивлением и ужасом Итернир узнал в нем молодого княжича.
— Люди! — хриплым, надорванным голосом заговорил он, и вмиг затих гомон, — я говорю с вами. С теми, кто кормит эту страну и кем она живет и жива. С теми, кто и есть сама Пирения! Вы, пахари и пастухи. Вы, лесорубы и плотники, строители и гончары, скорняки и медники. На ваших плечах стояла и стоит эта страна. И сейчас я обращаюсь к вам, потому, что не к кому больше обратиться. И потому что вы на этой земле — всё!
Народ заволновался, но не перебил княжича.
— Вы все знаете, — махнул тот рукой и опасно покачнулся, знаете, что мы сдерживали врага на перевалах. Что он не мог ступить на эту землю. Не мою землю, не моей дружины и не моего покойного отца. Вашу землю! Но он разбил нас! И больше никто не может спасти эту страну, кроме вас. Кроме тех, кем она дышит и кем она крепка. Вы не воины, я это знаю. Но это ваша земля. И теперь только вы можете ее спасти!
