Я уселся поудобнее.
- Хорошо бы выпить, - сообщил я миссис Тинкхем. - Скоро время открывать.
- Виски с содовой? - Я услышал под прилавком звон стекла, бульканье виски и шипенье содовой. Миссис Тинкхем подала мне стакан, я запрокинул голову и закрыл глаза. Где-то очень далеко чуть слышно бормотало радио, как голос из другого мира. В дверь долетали вечерние звуки Сохо. Марс мягко привалился к моим ногам. Я сделал два глотка; виски пробежало по мне, как ртуть, и я почти физически ощутил дрожь новых возможностей. Я открыл глаза. Миссис Тинкхем смотрела на меня, Под ее рукой на прилавке что-то лежало. Я узнал свой пакет с рукописями. Я протянул руку, и она молча передала его мне.
Я положил пакет на стол. Потом извлек из чемодана пачку писем, которые принес с собой. Я сразу увидел, что одно письмо от Сэди, и отложил его в сторону.
- Можно я прочту свои письма?
- Делайте что хотите, голубчик, - сказала миссис Тинкхем. - А я буду читать дальше. Я как раз дошла до самого интересного места.
Мне не хотелось начинать с письма Сэди. Я выбрал письмо с лондонским штемпелем, надписанное незнакомой рукой, и вскрыл его. Оно было от Лефти. Я прочел его несколько раз, читал и улыбался. Лефти писал в изящном, немного риторическом стиле, со скобками, двоеточиями и точками с запятой. Первый абзац был посвящен нашей ночи на Темзе: по словам Лефти, для него это был сон в летнюю ночь; он выражал надежду, что не показал себя совершенным ослом. Видимо, он помнил, что болтал несуразицу. Дальше шли сожаления о том, что я, как он слышал, был болен. Он приглашал меня к себе, когда мне станет лучше; если я пожелаю заняться политической работой, он будет рад, но зайти он меня просит в любом случае; ведь жизнь в конце концов - это не только политика, разве не так? Письмо произвело на меня хорошее впечатление; и хотя в искренности последних слов я сомневался, все же чувствовалось, что я имею дело с порядочным человеком.
Я сунул письмо в карман и занялся бандеролью. Уже раньше я успел заметить, что она из Франции. Я стал сдирать обложку. В ней оказался экземпляр "Nous les vainqueurs" с надписью ровным почерком Жан-Пьера в самом что ни на есть галльском стиле. Я смотрел на книгу не без волнения. Потом достал перочинный нож и разрезал первые страницы. Не успел я опомниться, как дочитал до страницы пятой. Впечатление было поразительное. Жан-Пьер всегда был искусным рассказчиком, но тут я сразу почувствовал нечто большее. Слог стал суше, манера была уверенная, ритм неспешный и плавный, Что-то изменилось. Начиная роман, как бы открываешь дверь в туманный простор; еще почти ничего не видно, но уже слышишь запах земли, чувствуешь ветер. Сейчас я почувствовал ветер с первых же страниц - ветер сильный и вкусный. Для начала неплохо, сказал я себе. Что-то изменилось, что именно - в этом мы еще успеем разобраться. Я посмотрел на имя Жан-Пьера на обложке и впервые подумал, что, может быть, мы с ним еще потягаемся. Но, поймав себя на этой мысли, я покачал головой и отложил книгу.
Потом я взял письмо с ирландской маркой - почерк был мне незнаком. В конверте оказалась коротенькая, почти неразборчивая записка. Я долго не мог понять, что это письмо от Финна. А когда наконец разобрал подпись, то испытал досаду и огорчение. Как ни странно, я еще ни разу не получал от Финна писем. Когда нам случалось разъезжаться, мы общались по телефону либо слали телеграммы; некоторые мои знакомые даже выдвигали когда-то теорию, что Финн не умеет писать. Сейчас я прочел:
"Дорогой Джейк!
Прости, что уехал, не повидавшись с тобой. Ты тогда как раз был в Париже. Я решил, что пора возвращаться, потому что оказались деньги. Ты ведь знаешь, я уже давно подумывал о том, что нужно бы вернуться. Я буду в Дублине, и меня всегда можно найти через бар "Жемчужина". Они, кажется, пересыпают письма, а жилья у меня еще нет. Надеюсь повидаться с тобой, когда ты приедешь на Изумрудный остров. Привет Дэйвиду.
Твой П.О'Финни".
Это письмо расстроило меня чрезвычайно, и я воскликнул:
- Финн уехал в Ирландию!
- Я знаю, - сказала миссис Тинкхем.
- Знаете? - вскричал я. - Откуда?
- Он сам мне сказал.
Мысль, что Финн мог выбрать миссис Тинкхем в наперсницы, только тут осенила меня и мгновенно из возможности превратилась в вероятность.
- Он сказал вам об этом перед самым отъездом?
- Да. И раньше говорил. Он, должно быть, и вам говорил, что хочет вернуться?
- Говорил, теперь я припоминаю, но я ему не верил. - Почему-то эта фраза прозвучала знакомо. - Я болван, - сказал я. Миссис Тинкхем не стала спорить.
- У него были какие-нибудь особые причины для отъезда? - Я грустил и негодовал, что приходится расспрашивать миссис Тинкхем насчет Финна, но мне нужно было хоть что-то узнать. Я заглянул в ее старое невозмутимое лицо. Она выпускала изо рта колечки дыма; и я понял, что она ничего мне не скажет.
- Просто, наверно, потянуло домой, - сказала миссис Тинкхем. - Скорее всего, захотел повидать кого-нибудь. Ну и, конечно, религия, - добавила она туманно.
Я опустил глаза и ощутил у себя на лбу легкий нажим - пристальный взгляд миссис Тинкхем и десятка кошек. Мне стало стыдно - стыдно, что я расстался с Финном, что я так мало знал о нем, что представлял себе все так, как мне хотелось, а не как было на самом деле.
- В общем, он уехал, - сказал я.
- Вы увидитесь с ним в Дублине, - сказала миссис Тинкхем.
Я попробовал вообразить такую встречу - Финн дома, а я у него в гостях - и покачал головой.
- Не выйдет, - сказал я и не сомневался, что миссис Тинкхем поняла.
- Никогда не знаешь, что захочется сделать, когда придет время, произнесла миссис Тинкхем тем неопределенным тоном, каким она изрекает все эти свои сентенции, может быть, исполненные глубокой мудрости, а может быть, и бессмысленные. Я быстро взглянул на нее. Радио все бормотало еле слышно, и папиросный дым висел между нами, как занавес, чуть колыхаясь в медленных волнах летнего воздуха. Она поморгала, и зрачки у нее стали узкие, как вертикальные щелки.
- Ну что ж, посмотрим, - сказал я.
- Лучше этого не скажешь, верно, голубчик? - отозвалась миссис Тинкхем.
Наконец я взял в руки письмо Сэди. Я очень нервничал. Я был уверен, что меня ждут неприятности. Марс пошевелился и обнюхал мой башмак. Я разорвал конверт. Две вложенные бумажки я отложил в сторону и развернул длинный надушенный листок, по которому узким столбиком бежали изящные строчки. Вот что писала Сэди:
"Джейк, мое золото!
Насчет этой злосчастной собаки - ты, наверно, считаешь меня свиньей, что я до сих пор не ответила, но понимаешь, твое письмо по ошибке попало в огромнейшую пачку писем от поклонников. (Это целая проблема. Никогда не знаешь, бросать их или нет. Один вид их сильно поднимает настроение, хотя для характера это, наверно, не очень-то полезно. О том, чтобы все это читать, нечего и думать. Мой секретарь просто сортирует их на кретинов за, кретинов против, психов, профессионалов, интеллигентов, духовных лиц и предложения руки и сердца!) Признаюсь, тон твоего письма меня чуть-чуть обидел, но потом я сообразила, что, конечно, это писал не ты. (Или все-таки ты?)
