Впервые я мог осмотреться уже осознанно. Уже не подгоняемый спешкой, я поднялся высоко над зданием шахты. В течение моего трехсекундного отсутствия, в его окружении произошли некоторые изменения. Прежде всего, в глаза бросалось нарастающее среди людей новое замешательство, которое накладывалось на старую картину паники. Значительное количество окаменевших на бегу фигур находилось на тротуаре, задрав головы к верху. Толкучка у входа со стороны площади сделалась поменьше. Да, люди все так же напирали один на другого, но теперь, как правило, уже в другом направлении.
Из динамических поз статуй следовало, что перед тем все сбегались в сторону центра с безумным намерением как можно скорее прорваться в станцию лифтов. К сожалению, в этих условиях для большинства это было невыполнимо. Передо мной был трагический образ, столь типичный для всякой паники: перепуганные обыватели желали пробиться к эскалаторам и пандусу практически одновременно, и потому-то никто туда добраться практически и не мог. Потрясающие сцены в забитых переходах привели к тому, что собравшиеся там людские массы практически не двигались.
И вот теперь я мог заметить обозначавшуюся во многих местах противоположную тенденцию: рассредоточение толпы. Со своего наблюдательного пункта я еще раз охватил всю ситуацию. Я пришел к выводу, что если бы не присутствие задавленных в толкучке людей, которые практически заблокировали слишком узкие проходы, все собравшиеся, при соблюдении хоть какой-то видимости очереди, смогли бы попасть в убежище минут за пять. Но никто здесь - кроме меня самого - естественно, не мог знать, что катастрофа произойдет только через пять минут.
Еще я обратил внимание на новую крупную форму, возникшую посреди мостовой возле шахты. Я подсветил в ту сторону - еще один автомобиль. Но в какой позиции! Он стоял дыбом, практически вертикально, опираясь на передний бампер. Выходит, во время моего отсутствия здесь произошел какой-то опасный карамболь. Как можно быстрее я поплыл в сторону места аварии.
Водитель висел внутри машины на застегнутых ремнях безопасности. Скорее всего, никакие серьезные опасности ему не грозили, поскольку машина перекатывалась по правой стороне мостовой, вдоль которой дорога была пустой. В данную долю секунды автомобиль продолжал находиться в фазе переваливания на крышу. Он подъехал с противоположной, относительно "ога" стороны, и на большой скорости зацепил угол "фиата". Мостовая в этом месте шла резко вниз, что, наверняка и создало поворотный момент во время столкновения. Фиат неожиданно выскочил на средину дороги. Все это произошло вскоре после погони за револьверной пулей, когда водитель фиата-нарушителя (тот самый мужчина, перед головой которого девять часов назад я остановил пулю) на бегу выскочил из машины. Скорость фиата к этому моменту была уже небольшой. Но он резко свернул на самую средину мостовой, откуда, после мощного удара и в достойном сожалении состоянии, его отбросило на предыдущее место. Человек упал на асфальт на безопасном расстоянии от обеих машин. Видимо, его слишком сильно перепугало мое предыдущее вмешательство, раз он отреагировал столь резко. И теперь мостовая по всей ширине была забаррикадирована двумя разбивающимися машинами.
Теперь мне стало понятно, почему водитель "ога" резко свернул вправо и влетел наискось на пустой тротуар. Поребрика с этой стороны не было. Слева же его ожидала верная смерть, поскольку оттуда ему навстречу мчалась другая машина. До сих пор свободная средина дороги внезапно заполнилась призраком взбесившегося фиата, а вдобавок - перед водителем мелькнула фигура мужчины, выскочившего изнутри еще двигавшегося автомобиля.
В подобного рода ситуации необходимо было выбирать что-то одно: чудовищное столкновение слева, авария по прямой и сомнительный шанс на спасение на правой стороне улицы. Мой двойник рассчитывал на то, что успеет проскочить по узенькой полосе возле пандуса; а может, он надеялся, что... Впрочем, здесь не о чем было говорить: успел бы он осознать так много в течение этой одной секунды, когда под взрыв лопающейся покрышки решались судьбы всех трех водителей?
Я понял все. И уже не мог устоять перед впечатлением, что много часов назад, одним совершенно неосознанным движением, действуя в наилучшей вере и с самыми добрыми намерениями, я вызвал длительную и - что самое паршивое еще не закончившуюся цепочку событий, ужасным образом сцепляющуюся и с моим собственным прошлым; ряд тесно связанных последствий, которые в течение всего лишь трех секунд выросли до лавины опасных событий, над которыми столь сложно было теперь захватить власть.
Падения водителя "ога" нужно было ожидать еще несколько часов. Я вернулся к нему. Статуя все так же висела в воздухе, на высоте около трех метров над землей. Сейчас тело находилось в состоянии едва заметного движения по длинной параболе, траектория которой далее пересекала застекленную стену универмага. Статуя летела с горизонтально вытянутым телом, как ее выбросило с пандуса. Я внимательно оглядел ее со всех сторон. Глаза у нее были закрыты.
Я продолжал кружить возле нее. Абсолютная беспомощность бесила меня. Мой двойник не подавал никаких признаков жизни. А чего, собственно, мог я ожидать? Нас омывали две различные реки времени. В моих мыслях наши ситуации все время менялись местами, я путался в системах отсчета: то я был самим собой, то ним, и вновь собой. Его время практически стояло на месте - зато мое мчалось с невероятной скоростью. Я глядел на обе пары часов - на его, на запястье окаменевшей руки, и на свои. Прошла секунда, растянувшаяся на полных три часа. Уходящее время напомнило про заканчивающийся запас кислорода. У меня его оставалось где-то на час, зато моему двойнику хватало сделанного заранее одного глотка.
Теперь мы находились в пространстве где-то рядом с вершиной траектории - возле того максимума функции, откуда начинается постепенное снижение кривой. Глаз он не открывал. Странно, но как меня взволновал именно этот факт. А может, он как раз мигал? Дрожь неуверенности прошла у меня по спине, когда я продолжал всматриваться в его серое лицо. Эту мысль я отталкивал от себя до последнего, ту самую воспаленную мысль: что я, несмотря ни на что, являюсь биологической машиной, запрограммированной марионеткой, точной копией телесной фигуры этого вот мужчины. И тут я подорвался, чтобы заглянуть ему в лицо - в последний раз. Что же мне до сих пор заслоняло глаза, почему я был так слеп? Я отвернул голову с резким потрясением понимания. Ведь это же был труп!
Уж лучше бы никогда не посещала меня та мимолетная надежда, на которой я выстроил все, весь смысл собственного поведения, уже тогда, когда увидел его в голоде впервые. Выходит, что я выкаблучивался, целых три часа мерил взглядом стену универмага, чтобы, как последний дурак, спасти в его внутренностях собственные останки! А если бы даже мой двойник и жил...
