Прокофьев внимательно осмотрел находку в присутствии графа и Сервадака. На футляре не было фабричного клейма. Воск на крышке был совершенно цел, и на нем сохранился оттиск печати с инициалами «П. Р.».
Лейтенант Прокофьев сломал печать, открыл футляр и вынул какую-то бумагу. Она не пострадала от пребывания в морской воде. Это был листок из записной книжки, разграфленный в клетку, на котором крупным, размашистым почерком кто-то написал следующие слова, сопроводив их вопросительными и восклицательными знаками:
«Галлия???
Ab sole[22] 15 февр. расст.: 59 000 000 л.!
Путь, пройденный с янв. по февр.: 82 000 000 л.!
Va bene![23] All right![24] Прекрасно!!!»
- Что это значит? - спросил граф Тимашев, со всех сторон осмотрев листок.
- Понятия не имею, - ответил Сервадак. - Одно несомненно: неизвестный автор этого документа пятнадцатого февраля был еще жив, потому что документ помечен этим числом.
- Повидимому, - согласился граф.
На документе отсутствовала подпись. Не было указано и место его отправления. Он состоял из латинских, итальянских, английских и французских слов - большей частью из французских.
- Это не может быть мистификацией, - заметил Сервадак. - Совершенно очевидно, что документ относится к космическому перевороту, последствия которого мы испытываем на себе! Футляр с запиской принадлежал какому-то наблюдателю, находящемуся на борту корабля...
- Нет, капитан, - возразил лейтенант Прокофьев, - такой наблюдатель, наверно, вложил бы записку в бутылку, где она была бы лучше защищена от воды, чем в кожаном футляре. Это скорее какой-то ученый, отрезанный от всего мира на клочке земли, хотел сообщить о результатах своих наблюдений и воспользовался этим футляром, который для него, вероятно, представлял меньшую ценность, чем бутылка.
- Не все ли равно! - воскликнул граф. - Важно понять смысл этого странного документа, а не гадать о том, кто его составитель. Начнем по порядку. Во-первых, что это за Галлия?
- Не знаю ни одной планеты, большой или малой, с таким названием, - ответил Сервадак.
- Капитан, - перебил его Прокофьев, - прежде чем продолжать обсуждение, разрешите задать вам вопрос.
- Пожалуйста, лейтенант.
- Не думаете ли вы, что документ подтверждает нашу последнюю гипотезу, то есть, что в мировом пространстве носится осколок земного шара?
- Да... пожалуй, - ответил Сервадак, - хотя мое возражение по поводу характера строения нашего астероида еще не опровергнуто.
- Но если Прокофьев прав, - добавил граф, - то неизвестный ученый, повидимому, назвал Галлией новый астероид.
- Так он француз? - сказал Прокофьев.
- Не лишено вероятия, - ответил Сервадак. - Заметьте, что из восемнадцати слов одиннадцать написаны по-французски, три по-итальянски и два по-английски. Отсюда можно сделать вывод, что ученый, не зная, в чьи руки попадет его записка, решил составить ее на нескольких языках, чтобы увеличить шансы на то, что его поймут.
- Хорошо, предположим, что Галлия - название нового астероида, - сказал граф Тимашев. - Читаю дальше: «Ab sole пятнадцатого февраля расстояние пятьдесят девять миллионов лье».
- Действительно, в то время Галлия должна была находиться именно на таком расстоянии от Солнца, - заметил лейтенант Прокофьев. - Она тогда пересекла орбиту Марса.
- Отлично, - ответил граф. - Вот первый пункт документа, совпадающий с нашими наблюдениями.
- В точности, - подтвердил Прокофьев.
- «Путь, пройденный с января по февраль, - продолжал читать вслух граф, - восемьдесят два миллиона лье».
- Повидимому, - заметил Сервадак, - здесь речь идет о пути, пройденном Галлией по ее новой орбите.
- Да, - согласился Прокофьев, - и на основании законов Кеплера скорость движения Галлии, или, что одно и то же, путь, проходимый ею в равные промежутки времени, должен был неуклонно уменьшаться. Самая высокая температура воздуха наблюдалась как раз пятнадцатого января. Стало быть, вполне вероятно, что Галлия тогда находилась в своем перигелии, в точке ближайшего расстояния от Солнца; и в то время она двигалась со скоростью вдвое большей, чем скорость Земли, а Земля проходит в час только двадцать восемь тысяч восемьсот лье.
- Очень хорошо, - заметил Сервадак, - но от этого нам не стало яснее, на каком расстоянии от Солнца окажется Галлия в своем афелии. Неизвестно, на что мы можем надеяться или что нам угрожает в будущем.
- Да, капитан, все это неизвестно, - ответил Прокофьев, - но при систематических наблюдениях с разных точек орбиты Галлии было бы возможно, пользуясь законом всемирного тяготения, установить величину отрезков, из которых складывается этот путь...
- И, следовательно, весь путь Галлии в пределах солнечной системы, - договорил Сервадак.
- Совершенно верно, - сказал граф, - ведь если Галлия астероид, она, как и все небесные тела, подчиняется законам небесной механики и Солнце направляет ее движение так же, как оно направляет движение планет. Едва эта масса отделилась от Земли, как вокруг нее сомкнулись невидимые цепи всемирного тяготения, и отныне она неуклонно будет следовать по раз и навсегда определенной орбите.
- Если только какое-нибудь встречное светило не изменит ее орбиты, - возразил лейтенант Прокофьев. - Ведь Галлия только маленькое колесико в механизме солнечной системы, и планеты могут оказать на нее неодолимое влияние.
- Что ж, - сказал Сервадак, - на своем пути Галлия наверняка может завести случайные знакомства и свернуть с пути истинного. А заметили вы, господа, что мы рассуждаем так, как будто и впрямь стали галлийцами? Полноте! С чего мы взяли, что Галлия, о которой идет речь в записке, не только что открытая, сто семидесятая по счету малая планета?
- Нет, - возразил Прокофьев, - этого не может быть. Движение малых или телескопических планет происходит только в пределах узкой зоны между орбитами Марса и Юпитера. Поэтому никакая телескопическая планета не может оказаться так близко от Солнца, как Галлия во время своего перигелия. Между тем не подлежит сомнению, что она тогда приблизилась к Солнцу, потому что данные документа совпадают с нашими собственными предположениями.
- К сожалению, - сказал граф, - у нас нет нужных приборов для наблюдений, и мы не можем определить все элементы орбиты Галлии.
- Кто знает? - ответил Сервадак. - Рано или поздно все тайное становится явным!
- Ну, а последние слова в записке, - продолжал граф, - «Va bene», «All right», «Прекрасно»? По-моему, в них нет никакого смысла...
- Если только, - заметил Сервадак, - автор записки не хотел сказать, что одобряет новый мировой порядок и находит, что все к лучшему в этом лучшем и самом невероятном из миров.
