— Что вы хотите этим сказать? — воскликнула мадам Гаро.
— Я говорю, что мсье Герье, возвратившись во Францию, не может быть мне опасен. В этом ночном приключении он сильно пострадал, но, пожалуйста, не беспокойтесь: жизни его ничто не угрожает. Психика у него расстроена, правда, но я убежден, это пройдет.
Мадам Гаро перебила его:
— Скажите, когда вы намерены отправить Рене во Францию?
Куинслей ответил уверенным тоном:
— О, в самом скором времени. Я не буду его здесь задерживать.
Заметив на лице молодой женщины выражение недоверия, Куинслей произнес обычным для него тоном гипнотизера:
— Если вместо того, чтобы наказать Рене Герье, я отправляю его на родину, то делаю это, чтобы исполнить ваше желание. Надеюсь, вы могли убедиться за время нашего недолгого знакомства, что я не люблю и не умею отходить от раз принятого решения?
Мадам Гаро, наконец, переборола чувства, обуревающие ее, и, вспомнив только что выработанный ею план действий, постаралась смягчить выражение своего лица. Но это ей плохо удавалось, так что слова ее — «Как вы любезны, мистер Куинслей, я, право, вам очень обязана и никогда этого не забуду», заставили Куинслея на мгновение бросить на нее острый, пронизывающий взгляд.
— Каждый человек, в конце концов, все делает для себя, — холодно сказал он. — Я перейду к цели моего прихода. Всякая попытка к побегу, кем бы она ни была предпринята, должна быть наказана. Все виновники этого преступления, а с точки зрения законов нашей страны это преступление, — уже понесли то или иное наказание. Некоторые из них поплатились жизнью, другие, конечно, отбудут тюремное заключение. Я говорю о Мартини. Вы не можете быть исключением, хотя я лично, прошу вас верить, мадам, делаю все, чтобы смягчить вам наказание. Поэтому-то вы и провели в этой комнате почти четверо суток. Это был период следствия, я сам веду его. Я вас не допрашиваю, потому что это мне не нужно, я все знаю и так, без допроса. Теперь вы отправитесь в заточение, но пусть вас не пугают эти слова. — Куинслей приподнял голову и, не сводя глаз с лица сидящей против него молодой женщины, продолжал: — Для вашего заточения я назначил вам вашу бывшую квартиру в Колонии. Вы будете под домашним арестом. На деле вам будет предоставлена почти полная свобода. Семейство добрых Фишеров поможет вам пережить происшедшее. — Сказав это, Куинслей на несколько секунд перевел взгляд на свои выхоленные руки и, помолчав немного, вдруг встал со стула. — Мадам, вы убеждаетесь, что правители не всегда могут делать то, что хотят. Мое искреннее желание делать вам одно лишь хорошее, а между тем я должен привести в исполнение наказание. Власть накладывает тяжкие обязательства. — Он усмехнулся, сделав два шага по направлению к мадам Гаро, и, протягивая руку, промолвил: — Вы не осудите меня, вы поймете. Вам назначено наказание самое легкое, так сказать — наказание на бумаге.
Мадам Гаро встала и, приблизившись к своему посетителю, слегка дотронулась до его руки.
— Благодарю вас, я вижу, что вы ко мне хорошо относитесь. — Губы ее задрожали, она быстро обернулась к окну, чтобы скрыть выражение своего лица. Куинслей провел рукой по своему высокому лбу.
— Надеюсь, вы разрешите заехать к вам узнать о вашем здоровье и, если понадобится, помочь вам, если в чем будете нуждаться? — произнес он глухим голосом. — Не пугайтесь, этот визит будет не скоро. Я понимаю вас. Прощайте. — Сказав это, он вышел, тщательно закрыв за собой дверь.
Молодая женщина долго стояла у окна. Плечи ее тряслись от сдерживаемых рыданий.
Под вечер в дверь постучали. Вошел обычно безмолвный слуга. Теперь он приобрел дар слова.
— Мадам отправится сейчас в Колонию на аэроплане. Я буду ее сопровождать. — Он вышел, чтобы дать ей возможность собраться.
Не прошло и четверти часа, как аэроплан, небольшой, красивый, весь блестящий в лучах заходящего солнца, стоял на хорошо утрамбованной дороге, проходящей среди двух рядов каменных одноэтажных строений.
Мадам Гаро огляделась. Она вышла на высокое каменное крыльцо. Направо вдали виднелись темные скалы, окружающие Высокий Утес, налево спускался к самым домам откос горы, а прямо впереди, на значительном пространстве, чернела опушка леса. Воздух был прохладен. Шум водопада не доносился сюда.
Слуга вежливо предложил ей войти в закрытое купэ аэроплана, но она обратилась к нему с вопросом.
— Могу я узнать, что это за здания? — она указала на окружающие постройки. — Где мы находимся?
— Это карантинный поселок для прибывающих извне. Здесь производится дезинфекция товаров и предметов. Осторожность в этом отношении должна быть самая тщательная.
Мадам Гаро легко поднялась по ступенькам небольшой лестницы к открытой двери аэроплана и оказалась в маленьком изящно отделанном купе. Слуга захлопнул дверь, закрыл ее на особый предохранитель и сказал что-то в переговорную трубку пилоту.
Аэроплан помчался по дороге.
Мадам Гаро была очень удивлена тем, что аэроплан как будто не может взлететь.
— Что это значит? — спросила она своего провожающего. — Почему мы не поднимаемся?
Тот отвечал:
— Это новый тип машины, комбинация автомобиля с аэропланом. Теперь мы несемся по дороге, но когда нужно, пилот увеличит площадь крыльев, и мы взлетим.
Мимо окон мелькали стволы голых деревьев, желтые листья метались вокруг, поднятые ураганом стремительно мчавшегося экипажа.
Лес кончился. По склону, вниз, вилась широкая дорога. Горные вершины, голые каменные глыбы, а сзади них — поднимающиеся к небу снеговые шапки тлели, как угли, красным огнем от лучей невидимого уже здесь, внизу, солнца.
— Замечательное зрелище, — заметил слуга. — Его можно наблюдать не особенно часто.
По-видимому, этот человек охотно делился своими впечатлениями, и его молчание в первые три дня объяснялось строгим приказанием Куинслея.
Мадам Гаро безразличным взглядом остановилась на редком явлении природы.
«Что может быть теперь интересного для меня? — думала она. — Все позади. Все милые сердцу люди безвозвратно потеряны. Жизнь лишена смысла. Если бы не план, который я, клянусь, выполню, я открыла бы этот предохранитель на дверях и выбросилась бы из экипажа. Но нет, пока я не могу сделать даже этого. Мой любимый, мой единственный еще находится под властью Куинслея».
Аэроплан совершенно незаметно оказался высоко над горой. Зелень полей, кусты, небольшие постройки — все это тонуло уже где-то в глубине. Казалось, не аэроплан поднимается кверху, а все, что под ним, уносится куда-то в бездну. Сиреневые сумерки, как вуаль, заволакивали пространство. В глубине были видны бесчисленные огни Нового Города, отражавшиеся в стальной поверхности озера. Дамба, канал и дороги едва намечались в густеющей с каждой минутой темноте.
