Макс помолчал, пытаясь понять свои чувства.
– Знаешь, самое страшное – не чувствовать боли. Пока тебе больно – ты еще жив. У врачей есть такое понятие – болевой порог. Испытав слишком сильную боль, человек может потерять чувствительность. Мне очень больно.
Макс прижал Светку к своей груди и зарылся лицом в ее волосы. Он не соврал. Ему действительно было больно. Но он не сказал о том плотном и холодном сгустке в груди, который он ощутил, выйдя из оцепенения. Осколок зеркала троллей уже добрался до его сердца.
Грек стоял перед дверью квартиры, в которой три дня назад оставил Макса, и боялся надавить кнопку звонка. Он ощущал себя черным вестником несчастья, которым древние китайцы заливали глотку расплавленным свинцом. То, что он должен был сообщить Максу, сломает его. После гибели его подруги второй удар ему не перенести. Потому Грек и не показывался столько времени, хотя уже три дня как получил это известие. Ему и самому было тяжело. Но он не то чтобы привык – привыкнуть к этому можно только свихнувшись – а чувство от утрат все же притупилось после трех лет в Афгане. А Макс, хотя, конечно, и мужественный парень, но у него нет «привычки» терять близких.
Как ему сказать? Какие слова подобрать? Ведь даже Сержант, железный Сержант, схоронивший уже не один десяток друзей, в одночасье почернел лицом при известии о гибели Кирилла. Да, Кирилл погиб. Его обгоревший до неузнаваемости труп был обнаружен в разбитой машине, недалеко от его родной деревни в Ярославской области. Личность погибшего удалось установить лишь по остаткам документов в заднем кармане брюк. Человек из милиции, принесший эту весть, сообщил и еще одну безумную подробность – вечером предыдущего дня сгорел дом бабушки Кирилла. Хозяйка погибла в огне. В трагическое совпадение трудно было поверить, но правоохранительные органы остановились именно на этом.
Грек потер воспаленные глаза ладонью и, тяжело вздохнув, позвонил в дверь…
Дзинь!
Пивная бутылка описала короткую дугу и скрылась за парапетом околорыночной площадки. Макс проводил ее тяжелым взглядом и снова опустил глаза в грязный заплеванный асфальт, открывая еще одну бутылку.
Два патрульных милиционера, прогуливавшихся рядом с пивным ларьком, внимательно посмотрели в его сторону, но, по одним им известной причине, решили проигнорировать это явное нарушение правопорядка и, слегка ускорив шаг, прошли мимо.
Макс поставил пиво на землю и с силой сдавил виски руками. С ним происходило что-то непонятное. Он откровенно нарывался. Два часа сидеть рядом с одной из точек «пятаков», швыряться бутылками перед ментами, почти не пряча пистолета за поясом – это было не в его правилах.
Но его раздирало желание боя. Ему нужна была схватка – жестокая, насмерть Это появилось в нем после того как Серега-Грек рассказал ему о том, что произошло с его другом. Если быть точнее, сначала с Максом едва не случилась истерика. Когда Греку со Светкой удалось его успокоить, он посидел с часок, пытаясь остановить круговерть в глазах, и решил уйти. Он не помнил, как ему удалось отделаться от Грека и уговорить Светку. Просто он знал, что должен остаться один. Он не мог это ни с кем поделить. И уже на улице его вдруг окунуло в эту едкую жижу ярости и ненависти.
Побродив бесцельно по городу он вышел, наконец, к центральному рынку и, загрузившись пивом, сел ждать неизвестно чего.
…Макс отшвырнул недопитую бутылку и поднялся. Ничего не происходило. Видимо, кто-то сверху отводил сегодня от него все опасности. Никто к нему не приставал, милиция не обращала на него внимания, «пятаки» не появлялись. Бешенство понемногу отступало, острая боль чуть ослабла, освобождая место уже заползавшей в уголки сердца черной тоске.
Макс купил бутылку «Русской» и побрел к дому. После гибели Ленки он, хотя и с трудом, но сдержал желание напиться, по опыту зная, что водка вовсе не помогает забыться, а лишь делает боль тупее и вязче. Но сейчас он просто не мог ничего делать сознательно – он купил водки, и все.
Уже начинало темнеть, когда он приблизился к цели. В соседнем дворе, через который он шел, за одним из столиков дренькала расстроенная гитара и вяло переругивался подвыпивший молодняк. Ушедший в себя Макс прошел мимо.
То ли усталая, покачивающаяся походка Макса, то ли его безвольно опущенные плечи и остекленевший взгляд, а, скорее всего, торчащая из кармана поллитра, привлекли внимание юнцов. Так или иначе, но они сами выбрали свою участь.
– Э-э! Мужик! Постой-ка! Макс остановился не оборачиваясь.
– Слышь, Кит, вот и выпивка пришла!
«Мазани ему,Кит! Че разбираешься!» – в мозгу вдруг полыхнула сцена трехмесячной давности.
Макс почувствовал, как хрупкий ледок покрывавший бушующий в груди огонь, лопнул и испарился в раскаленных струях пламени, рванувшегося наружу. Он услышал топот ног за спиной и медленно повернулся. К нему приближались пять человек. Несмотря на возраст, пацаны были довольно крупными и крепкими.
– Вы что-то хотели, ребята? – голос Макса был тих, но что-то в его тоне остановило «ребят» и они замерли на месте, словно уткнувшись в стеклянную стену.
– Поделись водочкой, – вперед выступил, видимо, самый смелый. – Тебе, похоже, хватит.
Макс улыбнулся одними губами, достал бутылку и поставил ее перед собой на землю, отступив на шаг.
– Возьми.
Пацаны переглянулись, но не сделали ни шагу, только тот, смелый, оскалился зло:
– Ты че, сука? Повыебываться решил?
– Мы языками будем драться или к кулакам перейдем? – оскорбление было невыносимым, но молодняк все еще колебался, лишь «смелый» поднял руки:
– Ну, иди сюда, давай, сука!
Эта «схватка языков» могла продолжаться до бесконечности, а кипящая в груди лава грозила сжечь самого Макса, поэтому он не стал дожидаться, когда дворовая шпана решит, что делать в такой ситуации. В этот момент он был похож на раненого носорога, но, в отличие от взбешенного рогатого бронепоезда, Макс был обучен жестоким приемам рукопашного боя. Его натиск был стремителен и страшен, он не дрался, а рвал противника на части. Пацаны ничего не могли противопоставить этому звериному напору. Они были смяты, раздавлены прежде, чем сообразили, что происходит. Они не смогли даже убежать – все было закончено в несколько секунд. Когда Макс, наконец, остановился, на земле лежали пять изуродованных, окровавленных стонущих тел, в которых люди угадывались с большим трудом. Макс посмотрел на свои кулаки, по которым стекала чужая кровь и, тяжело вздохнув, подобрал злосчастную бутылку и поплелся прочь.
Драка не принесла никакого облегчения, стало только хуже. Злость и агрессивность отчаяния, как воздух из проколотой шины, улетучились, оставив душу и сердце без защитной оболочки. Гипнотическая слабость сковала все тело. Едва передвигая ногами, Макс поднялся на свой этаж и открыл дверь. Он не знал, что по счастливой случайности засада была снята всего несколько часов назад.
