Мальчик сноровисто и быстро сначала приготовил разжежку: несколько сухих травинок, кусочек мха и тончайшие стружки, а над ними шалашиком поставил несколько лучинок. Потом он взял в левую руку лежащий на полке под очагом увесистый кусок светлокоричневого, с красными прожилками, камня, прижал к нему большим пальцем фитиль-трут и сильно ударил железным бруском-кресалом по зазубренному краю камня. И ударил так ловко, что сразу же брызнул снопик ярких осколочков-искр. Одна услужливая или наиболее шаловливая искорка попала на кончик фитиля и тот стал тлеть. Мальчик осторожно раздул слабый огонек до размеров ногтя на большом пальце, потом поднес горячее пятнышко к травинкам и мху. Бледный, почти незаметный поначалу огонек быстро пробежал по сухим стебелькам и передался стружкам, затем - лучинкам... Мальчик оглянулся. В глазах Короткоручки заплясали два живых огонька, два маленьких костерика, и по ее почти бескровным губам пробежала, как бледный огонек, легкая невесомая тень улыбки. Она не могла бы, как иные дети, захлопать от радости в ладошки: ведь ручки ее никак не могли соединиться для совместных действий. А как известно, одной рукой в ладоши не ударишь... Она только протянула свою куцую слабую лапку дикого зверька к голове мальчика и ласково погладила его по волосам. Говорить она не умела, но скулила весьма выразительно и в общем понятно...
Мальчик принял ее движение без особенной радости, но достаточно спокойно. В селении давно привыкли к уродцам и мутантам. Время от времени рождались дети вообще без рук, или на ногах у них насчитывалось пальцев гораздо больше, чем необходимо, - по шесть и больше, длинных, гибких и необычайно цепких... Появлялись на свет и безглазые не слепые, а дети с плоскими лицами, на которых глазные впадины были затянуты тонкой, но сплошной кожей...
А у соседского мальчика-ровесника, с которым доводилось играть, не было ноздрей, и нос его состоял только из одного треугольного хрящевого выроста с черным провалом над губами. И из этого отверстия все время стекали на губу тягучие зеленые сопли...
Мальчик очистил руки от жирной трутяной сажи, вытерев их сначала о земляной пол, а затем - о собственные штаны: просить воды в чужом доме для того, чтобы помыть руки, не полагалось...
- Ты чего здесь вынюхиваешь, гаденыш? - раздался вдруг за спиною Мальчика звероподобный рев. - Думаешь, раз ты - сын Судьи, так можешь являться в каждый дом без приглашения?!
Мальчик вздрогнул от невольного испуга. Этот рев возникал из глотки отца Короткоручки, - огромного, толстого и словно бы задыхающегося от собственного голоса. Однако, он обладал удивительным свойством двигаться совершенно бесшумно, подобно осторожному дикому зверю... Девочка невольно даже присела от страха, пытаясь защитить голову руками.
Хозяин хижины подозрительно переводил взгляд с девочки на Мальчика, но не мог ни к чему придраться: все было в порядке, и веселый огонь в очаге скользил легкими бликами по его мокрому от пота лбу...
- Так чего тебе здесь надо? - снова проревел хозяин. - Небось, выпрашивал плошку чистой воды?! Смотри у меня! - и он поднес к самому носу Мальчика угрюмый грязный кулак и повертел им из стороны в сторону. - Нюхал такой цветочек, хе-хе-хе? А? Будешь клянчить воду, - придется тебе познакомиться с ним поближе! Короткоручка совсем съежилась на полу у самого очага и казалась не живым существом, а кучкой серого тряпья, кое-как сваленного хозяйкой для того, чтобы вытирать ноги...
- Я не просил воды, - твердо произнес Мальчик. - Наш Источник Жизни работает вполне исправно! Я просто зашел по дороге, - мне показалось, что Короткоручка плачет...
- Ну и что из этого?! Тебе-то какое дело, плачет она или не плачет?
- Отец говорит, что дети не должны плакать... - сказал сын Судьи и лекаря. - Если ребенок плачет, значит, с ним что-то не в порядке...
- И что же было не в порядке? - на полтона ниже осторожно спросил толстяк.
- Ничего... - деликатно ответил Мальчик, не желая выдавать оплошность Короткоручки. - Я убедился, что все в порядке. И как раз собирался идти домой...
- Вот и вали отсюда, пока я тебе не намял бока как следует! - буркнул хозяин хижины, пинком ноги открывая тяжелую дверь. - И держись от девчонки подальше!
- Мы же - соседи... Мне трудно быть очень далеко... - напомнил Мальчик и, обернувшись на пороге, добавил вежливую взрослую формулу:
- Да не иссякнет вода в вашем доме!
Иван да Марья ждали его, спрятавшись за изгородью в ольховых кустах. Они дружно высунули головы.
- Ну, как там? - с извечным женским любопытством спросила Марья.
- Мы не слышали, когда он подошел, - виновато признался Иван. - Хорошо, что ее фазер нас не заметил! А то он жутко пузырится, когда нас видит!
- И называет "двухголовым выродком"... - засмеялась Марья. Мальчик невольно улыбнулся, слушая, как бойко и весело разговаривают "Иван-даМарья" - два близнеца, точнее - две головы на одной шее и на общем туловище. Прочие ребята в селении их тоже любили, и бегали в одном табунке за топливом к камышовому болоту. И вместе играли в кости и шарики. Честно сказать, ребятам даже нравилось, когда в игре обе головы, бегущие на двух ногах, дружно верещали сразу на два голоса - их ведь и различали-то друг от друга главным образом по голосам: грубому и тоненькому... А вот их мать, когда они родились, хотела с горя и страха повеситься, а потом - ничего. Притерпелась... Мало ли что нынче бывает?!
ДОРОГА В ГОРОД
...Низкорослая, но выносливая гнедая кобылка, тихо попердывая и вяло отмахиваясь хвостом от мух, трусила по пыльной проселочной дороге. Мухи были крупные, - величиной с доброго шмеля, но из-за холодной погоды не очень назойливые. Деревянная повозка время от времени сильно подпрыгивала на каменистых неровностях дороги или накренялась в выбоинах, и тогда Отец бросал быстрый взгляд на мешки и кули, уложенные сзади. Груз был драгоценным: молотое на водяной мельнице зерно последнего урожая и свежее мясо - свинина и баранина. За их телегой тянулись еще десятка полтора подвод: в одиночку никто не решался ездить по торговым делам. Крепко и вкусно пахло конским потом, сбруей, дегтем от колесных осей. Сзади и спереди обоза на рослых выносливых трехлетках двигались боевики с арбалетами и колчанами, полными стрел. У многих были даже длинные прямые стальные тесаки, но у большинства - оружие ближнего боя: засапожные ножи и крепкие палицы из дубовых корневищ с вбитыми в них шипами, - страшное оружие, когда боевики сходились врукопашную с бандами грабителей, жаждущих поживиться за счет сельских жителей. Боевиков - как правило, молодых, сильных парней, еще не обремененных личным хозяйством и семьей, - нанимала Община за специально оговоренную плату. Эта плата особенно в пору осенней торговли - была довольно значительной, но в целях безопасности на нее всегда решались старейшины селения...
