— Витя, свяжи-ка нас со своим Петром, — сказал он.
— Да?..
— Я же знаю, что вы с ним контачите.
—Да...
— Кого ты в магазине дурил, Витя? Коньяк хороший раскокал... Ты уж за ребенка меня не держи. Только вот как ты попал в офис газеты? Там через склад пройти надо, посторонних туда не пускают...
— Грузчиком... — ответил Мухин, продолжая все так же кивать и смотреть Людмиле в лицо. .
— Гениально! — расхохотался Шибанов. — Когда кино такое вижу, тошнит!.. А в жизни, значит, срабатывает. Тебе бы в артисты, Витя!
— Я и хотел... — пробормотал Виктор, обращаясь неизвестно к кому. — Не взяли меня в артисты... таланта нету...
— Это они от зависти. Хватит качаться-то! Повернись к нам.
— Да он правда пыхнул... — нахмурился Костя. — Оставь Люду в покое! Куда ты сел в грязных портках?
— Неважно... — Мухин перестал раскачиваться и тупо посмотрел на Шибанова. — У вас пушка есть? Застрелили бы вы меня...
— Ты чего, спятил?.. — растерянно улыбнулся тот. Виктор встал, и Немаляев наконец увидел, что глаза у Люды закрыты. Оттолкнув Сапера, он ринулся к кровати и, еще не коснувшись племянницы, уже все понял. Сжав в пальцах одеяло, Сан Саныч опустился на колени и беспомощно, по-стариковски, завыл.
За ним к Людмиле подошел Костя. Не посмотреть — проститься. Шибанов взялся за спинку кровати и тяжело вздохнул.
— Вот этого я и боялся... — прошептал Немаляев. — Боялся, что она тебя уговорит. Уговорила, девочка...
— Она сейчас жива, — сказал Сапер.
— Жива и здорова... — добавил Костя. — Мы ее найдем, Сан Саныч, не сомневайтесь. Было бы только где встретиться....
Мухин один не смотрел на Людмилу, поэтому он первым заметил, как в дверях возник Кран. Охранник зачем-то приволок с собой автомат. Еще два магазина, кривые, как сказочные кинжалы, торчали у него из карманов.
— Чего надо? — рявкнул Шибанов.
— Собственно, ничего, — спокойно ответил Кран и лоднял ствол.
Рожок был большой, «сорокапятка», поэтому он позволил себе не целиться. Стоя на пороге, он полосовал комнату слева-направо и обратно, и его не очень заботило, что половина пуль попадает в стены. Остальной половины было более чем достаточно.
Никто из перекинутых уже не видел, как охранник отстреляв магазин, вставил второй и лениво потянул за твор. Зайдя в комнату, он каждому, даже Людмиле, выпустил по короткой очереди в сердце.
Таково было требование заказчика.
Не было ни света, ни тепла, ни тяжести. Не было запаха, не было звука, не было ничего. Виктор даже усомнился, существует ли он сам, но пришел к выводу, что все-таки существует. Он не чувствовал, но осознавал. Как минимум осознавал себя, хотя этого было слишком мало. Это было почти ничто.
— Привет, покойничек, — сказали ему с кощунственной усмешкой.
Впрочем, сказали — это вряд ли... Скорей дали понять. Каким-то образом.
Виктор хотел ответить, но обнаружил, что не в состоянии этого сделать.
— Конечно, покойничек. И не тужься. Борис?..
— Борис, Борис. Не уходи далеко, я скоро...
В глаза ударили сразу три солнца. Три ярких огня, расположенных треугольником, не просто слепили, а выжигали изнутри, превращая тело в пустой кожаный мешок.
— ...спрей «Ландыши-бис» избавит вас... — выдавил Мухин, инстинктивно прикрывая лицо.
— Муха!.. — раздраженно крикнул кто-то внизу. В отличие от Бориса кто-то сугубо материальный. — Муха, ну сколько можно?! Гримеры!.. Где гримеры?! Он опять блестит!
Из темноты к Виктору протянулась рука с огромной благоухающей кисточкой и огладила ему нос. Он еле держался, чтоб не чихнуть.
— Мотор! Начали!.. — проорали оттуда же, снизу. — Стоп! Ну что за дела? Муха, где текст? Еще раз мотсяУ Начали!
— Анальный спрей «Ландыши-бис» избавит вас... — механически произнес Виктор.
— Стоп, стоп!! Где лицо, козел драный?! Где лицо, а Муха, Муха, где твоя улыбка?.. — с издевкой произнес человек, и сбоку раздались приглушенные смешки. — Заткнулись!! Муха, активней лицом работай, понял? Ты что, на похоронах? Еще два дубля запорешь, будешь другим местом работать! Готов?.. Мотор!
— Анальный спрей «Ландыши-бис» избавит вас от необходимости... — начал Виктор, до боли растягивая губы, но снова запнулся.
— Хана... — устало проронил человек. — Свет! На колосниках включились фонари, и Мухин обнаружил, что три огня, от которых он чуть не изжарился, были не такими уж и яркими. Потерявшись среди других огней, они превратились в обычные прожекторы.
За спиной стоял зеленый виниловый задник для комбинированных съемок, слева на длинной ажурной стреле нависал оператор с камерой, а впереди, в тяжелом деревянном кресле, сидел какой-то рыхлый тип с белоснежным платком на шее.
— Вот что. Муха, дружище... — медленно выговорил режиссер, и все вокруг притихли. Кажется, назревала большая головомойка.
— Своих друзей ищи в вокзальном сортире, — сказал Виктор. И для полной ясности добавил: — Они там по рублю сдаются.
— Что?.. Ты покойник, — с показным равнодушием промолвил рыхлый.
— Ага... — бросил Виктор и, на ходу стирая губную помаду, направился через павильон к широким стальным воротам.
Он прошел по узкому коридору с пыльными крашеными стенами, миновал еще пару ворот, затем несколько обычных дверей и оказался в просторном фойе.
Звуки, слетавшиеся из павильонов, преимущественнo вопли режиссеров и продюсеров, отражались от каменного пола и сливались в дикий разноголосый резонанс. Мухин слышал, как ревет его бывший шеф, как матюгаются рабочие сцены, как проговаривается текст к ролику про шампунь. Интимное придыхание из рекламы колготок смахивало на хрип околевающей ослицы.
«...ело врачей...» — донеслось с какой-то съемки, и Виктор против воли остановился, «...ело врачей!» — повторили где-то за перегородкой. Мухин сунулся в карман за сигаретами, но не нашел ни того ни другого. На нем был сценический костюм — если только платформу в три квадратных метра можно назвать сценой, — а собственная одежда осталась в гримерке.
Некую Нину обозвали «помойной тварью», и какая-то женщина — вероятно, сама Нина, — всхлипнув, произнесла, вполне отчетливо и с неподдельным ликованием:
— Выбери свою смерть!
— Хо-хо... — обронил Виктор. — Где это мы?..
Он потоптался в фойе еще с минуту, но по «Делу врачей» не услышал больше ни звука. Плюнув, он пошел к выходу.
Чуть правее от парадного, на площадке, размеченной зелеными и красными флажками, стоял перламутровый «Феррари» с откинутым верхом. За рулем, вальяжно раскидав локти, полулежал какой-то субъект в цветастой шелковой рубахе. Не поворачиваясь к виктору, он поднял правую руку и изобразил движение, каким можно подозвать только шлюху. Нормальный официант за такой жест высморкался бы в тарелку.
