Здешняя варианта материнки, кстати, была вроде вполне приемлема — с хорошей биотой, правда без коэволюции цветковых растений и насекомых-опылителей, ну да в какой-то степени, может, это и к лучшему… Колонисты останутся без меда — что да, то да.
Интереснее другое…
Он умел угадывать фальшь. Мимика, движения глаз, рук, интонации… Никого так не тренируют, как инспекторов, и не только на скорость реакции и выносливость. Захар не врал. Тут все было в порядке.
Ни борьбы за власть, ни конкуренции, ни стяжательства, ни эксплуатации. Мечта человечества.
Под невесомым термоодеялом он уже почти уснул: мышцы приятно ныли после долгого перехода, и золотистое мерещилось под закрытыми веками.
Крупные женщины обычно двигаются легко. Она не была исключением.
Он чуть приоткрыл глаза — просто чтобы убедиться, что не ошибся.
От нее еле ощутимо пахло капустой и грибами.
И еще она была теплая и очень сильная. Гораздо сильнее, чем могло бы показаться, если судить по мягким, женственным формам. Не его тип женщин.
* * *
Он провел пальцем по чуть мерцающей линии, очерчивающей скулу и подбородок.
Она вздрогнула, вновь притянула его к себе с той же, удивившей его силой.
Потом отпустила, откинулась на постель. Чем-то она напоминала крупное морское животное, гладкое и массивное, не очень ловкое на суше, но прекрасное в своей родной среде. Похоже, постель и была ее родная среда, ее стихия.
— Я так тебе понравился?
Он все-таки испытывал некоторую неловкость, хотя, честно говоря, с чего бы? Оба взрослые люди… Она чуть повела массивным плечом.
— Ну, не противен, скажем так… Но ведь дело не в этом.
— А! — сказал он. — Свежие гены.
Он не видел, но почувствовал, как в темноте она кивнула.
— Это очень важно, — она даже приподнялась на локте, теплая прядь волос упала ему на щеку. — Думаешь, почему в древности гостю подкладывали в постель дочку хозяина, а то и жену?
— Причуды гостеприимства? — сказал он, чтобы поддразнить ее.
— Любой традиции найдется рациональное объяснение, — она явно увлеклась. — Они тоже боялись вырождения. Сколько народу было в тогдашних поселках, да ладно, даже в античных городах? Расстояние в день пути уже казалось почти неодолимым. Дороги опасны. А значит, близкородственные браки… никаких чужаков. Разве что случайные гости. Вот и пользовались случаем освежить генофонд. Иначе полдеревни — деревенские дурачки. И дурочки. Вот тебе и все объяснения священному закону гостеприимства. А мы еще носом крутили: мол, вон какие дикари, наши глупые предки…
— Веришь в рацио?
— Конечно. Любой традиции, любому самому глупому суеверию найдется свое объяснение. Стоит только копнуть.
Он подумал, что если здесь верит в рацио не только она, экспедиторам, похоже, пришлось нелегко. Но приятно.
Она вздохнула — словно земля, отдыхающая после сейсмического толчка, закинула за голову руки и удовлетворенно потянулась.
— А ты и правда здоровый, — сказала она одобрительно. — Я помню, как себя чувствовала после переброса. Это хуже похмелья. Или гриппа. Мутит, кости ломит… И как бы не очень хорошо понимаешь, где ты.
— Я правда хорошо тренирован, — сказал он, словно извиняясь.
И ты даже представить себе не можешь насколько, мысленно добавил он. Чтобы получить эту работу, надо рассыпаться под молотами тренировок и собрать себя заново. Не говоря уже о стимуляторах, о тонких химических настройках, знать о которых никому из посторонних не полагается. Потому что если вы о них узнаете, вы их тоже возжелаете.
— Хочешь, — она явно старалась выказать ему благодарность и доверие, — покажу свою реликвию?
— Это не очень… интимно?
— Ну да.
Она вновь приподнялась и склонилась над ним, на сей раз, чтобы бегло, без страсти, поцеловать его; его голую грудь задел шнурок с прохладным камешком.
— Это?
Он пошевелил рукой, чтобы ухватить кулон, но она шлепнула его ладонью, довольно сильно.
— Пусти. Не твое.
— Я думал…
— Нет. Это другое.
Она опустила босые ноги на дощатый пол. У нее были сильные ступни с красивыми длинными пальцами. Щиколотки, правда, толстоваты.
В окно лился ночной рассеянный свет.
Она склонилась над сброшенными на стул вещами, потом повернулась к нему: на ладони что-то маленькое, круглое.
— Вот.
— Что это? — он приподнялся на локте.
— Слушай.
Она сделала неуловимое движение ладонью. Музыка как бы закапала отдельными серебристыми шариками, все медленнее, ленивее.
— Музыкальная шкатулка?
— Нет. Просто коробочка. Ну, она не открывается. Просто играет. И сверху картинка… город. Какой, как ты думаешь?
— Вена, — предположил он.
— Угадал, — она пристроилась рядом с ним, большая и теплая, молоточки теперь стучали еще тише, чуть приглушенные ее ладонью. — По музыке, да?
— Да.
Когда-нибудь эти дорожки и бугорочки сотрутся и серебряные молоточки смолкнут. Надо будет ей сказать, чтобы не заводила ее слишком часто.
— У нее есть документированная история. Заверенная…
— Это здорово, — осторожно сказал он.
Интересно, почему в этой партии у всех склонность к вещам, из которых можно извлекать звуки? Часы с боем, губная гармошка, музыкальная шкатулка. Так бывало: одна группа тащит с собой сплошь старые фотографии в рамках, тончайшие фарфоровые статуэтки и репродукции картин, другая — серебряные ложки и бабушкины платья… Словно группы переселенцев по какой-то странной закономерности состоят то из кинестетиков, то из визуалов… Эти вот — аудиалы, надо же.
Культ реликвий был разработан тонко, осторожно внедрен несколько десятков лет назад. Тогда кто-то из умников в попытке поправить дело предложил эти якоря, за которые цепляется личность; маячки, помогающие собрать разрозненные утекающие воспоминания. На переброс уходило слишком много энергии, потому и возникла такая идея, чтобы каждый мог взять с собой один-единственный бесполезный предмет. К антикварным вещицам прилагался сертификат — место, время и техника изготовления, кто были прежние владельцы, как попал к нынешнему хозяину. Сколько таких историй породили креативные умы циничных прагматиков из группы поддержки, он не знал. Но предполагал, что очень много. Больше, чем ему было известно.
Свидетельство о собственности. Чтобы было что передавать наследникам. История рода и одновременно родовое имущество. Знак. Символ.
Синтетический пергамент, вечный материал. Вечные чернила. Подпись эксперта и нотариуса, печать.
